48 
— Вы сегодня вечером куда-то идете? — спросила она.
— Нет, сегодня я ужинаю с вами.
— Кажется, вы этому рады. Вас папа пригласил?
— Приятно получать приглашения, когда они нечасты.
Она задумчиво погладила платье.
— Люблю бархат, — сказала она.
— Я сейчас иду в галерею, — предупредила я ее, — Вы что-то хотели от меня?
— Нет, просто я хотела повидаться с вами.
— Вы можете пойти со мной в галерею.
— Нет, не хочу.
Я направилась в галерею одна и работала там, пока не настало время переодеваться к ужину. Пока я умывалась, меня не покидало глупое, но счастливое состояние ожидания. Но когда я подошла к кровати, собираясь надеть платье, я увидела нечто, повергшее меня в ужас. Я не верила своим глазам. Когда я выкладывала его на кровать, оно было в полном порядке; теперь от юбки остались одни клочья. Кто-то распорол ее от талии до подола; корсаж тоже был разрезан.
Я подняла его и, потрясенная и напуганная, стала недоуменно разглядывать.
— Это невозможно, — сказала я вслух. Потом подошла к веревке звонка и дернула.
Прибежала Жозетта.
— Ой, мадемуазель...
Кода я протянула платье ей, она зажала руками рот, чтобы не закричать.
— Что это значит? — строго спросила я.
— О... как ужасно. Но почему?
— Я этого не понимаю, — начала было я.
— Я этого не делала, мадемуазель. Клянусь, я этого не делала. Я только пришла, чтобы принести горячей воды. Наверняка, это сделали раньше.
— Я ни на минуту не сомневалась, что вы тут не причем, Жозетта. Но я твердо намерена выяснить, кто это сделал.
Она выбежала из комнаты, истерически крича:
— Я не делала этого. Это не я, не я.
А я стояла в своей комнате, разглядывая испорченное платье. Потом пошла к гардеробу и вынула оттуда серое, в нежно-сиреневую полоску. Я только успела снять его с крючка, когда явилась Жозетта, драматически размахивая ножницами.
— Я узнала, кто это сделал, — объявила она. — Я пошла в классную комнату и нашла их... там, где она их положила. Посмотрите, мадемуазель, на них еще остались ворсинки бархата. Вот видите, крошки. Это от бархата.
Я тоже знала, я поняла это еще тогда, когда только увидела изуродованное платье. Женевьева. Но почему она это сделала? Неужели она так сильно ненавидела меня?
Я пошла в комнату Женевьевы. Она сидела на кровати, тупо глядя перед собой, а Нуну ходила взад и вперед и плакала.
— Зачем вы это сделали? — спросила я.
— Захотелось.
Нуну застыла, уставившись на нас.
— Вы ведете себя как ребенок. Разве вы не задумываетесь перед тем, как совершить какой-либо поступок?
— Задумываюсь. Я подумала и решила, что мне хочется это сделать, поэтому, когда вы пошли в галерею, я пошла за ножницами.
— А теперь вы об этом жалеете?
— Вовсе нет.
— А я жалею. У меня не так много нарядов.
— Вы могли бы носить его и изрезанное. Может, вам это пойдет. Я уверена, некоторым это понравится, — она начала безудержно смеяться, и я увидела, что она вот-вот разрыдается.
— Замолчите, — скомандовала я. — Вы ведете себя глупо.
— Отлично получилось. Вжик! Слышали бы вы, какой звук издают ножницы. Это было так красиво, — она продолжала хохотать; Нуну положила руку ей на плечо, но она тут же стряхнула ее.
Я ушла; было бесполезно пытаться урезонить ее в таком состоянии.
Ужин, которого я так ждала, прошел в неловкой обстановке. Я все время думала о Женевьеве, которая явилась к ужину мрачная и молчаливая. За едой она украдкой следила за мной, ожидая, когда я выдам ее отцу.
Я говорила мало, в основном о картинах и о замке, чувствуя, что навеваю на всех скуку и, несомненно, разочарую графа, который, наверное, хотел своим подтруниванием вызвать горячие возражения.
Когда трапеза закончилась, я была рада немедленно уйти в свою комнату. Мысленно я пыталась представить себе, что я теперь должна делать. Мне придется урезонивать Женевьеву; мне придется объяснять ей, такое поведение ни к чему хорошему не приведет.
Пока я размышляла об этом, в мою комнату вошла мадемуазель Дюбуа.
— Я должна поговорить с вами, — сказала она — Какое неприятное происшествие!
— Вы слышали о моем платье?
— Весь дом об этом знает. Жозетта побежала к дворецкому, а он пошел к графу. Мадемуазель Женевьева слишком много фокусничает.
— И значит... он знает.
Она посмотрела на меня хитрым взглядом:
48 
