Я вернулась к кровати, подняла платье, прижала его к себе. Должно быть, я ветла себя, как глупая девчонка. И все время внутренний полос, мое второе «я», которой я пыталась быть, твердило* «Это нелепо! Ты не можешь принять этот подарок». А мое истинное «»», глубоко спрятанное, но готовое в любо)й момент выдать меня, говорило иное: «Это самое прекрасное платье на свете! Каждый раз, надевая его, ты будешь допытывать волнение. Поверь, в таком платье ты будешь очень привлекательной».
Тогда я положила сокровище на кровать и произнесла вслух: «Я сейчас же пойду к нему и скажу, что не могу принять такой подарок».
Я постаралась придать своему лицу суровое выражение, но все время думала лишь о том, как он вошел в мою комнату — или прислал кого-то — чтобы найти изрезанное черное платье, как послал его в Париж с заказом: «Сшейте по этим меркам и пусть это будет самое прекрасное ваше творение».
Какая же я дурочка! Что со мной происходит? Я лучше пойду к нему, и пусть он немедленно отошлет это платье обратно в Париж.
Я спустилась в библиотеку. Может быть, он ждет меня, он, верно, знает, что платье уже привезли. Как будто его заботит, когда доставят платье! Он просто решил компенсировать мне ущерб и, наверняка, и думать об этом забыл.
К моему удивлению, он был в библиотеке.
— Мне необходимо поговорить с вами, — сказала я, и как всегда в минуты смущения мой голос звучал высокомерно. Он заметил это, потому что улыбка промелькнула на его губах, а в глазах появился веселый блеск.
— Будьте так любезны, присядьте, мадемуазель Лоусон. Я вижу, вы взволнованы.
Я сразу же оказалась в невыгодном положении, потому что менее всего мне хотелось выдать свои чувства, которые я и сама до конца не понимала. Уделять столь много внимания нарядам было вовсе мне несвойственно.
— Ни в коем случае, — сказала я. — Я просто пришла поблагодарить вас за то, что вы прислали мне платье взамен моего, и сказать, что я не могу его принять.
— Значит, его уже доставили. Оно вам не подошло?
— Я... не могу этого сказать. Я его не примеряла. Вам не следовало этого делать.
— Позвольте не согласиться с вами.
— Нет-нет. Мое платье было очень старое. Оно у меня уже давно, а это...
— Я вижу, оно вам не нравится.
— Я вовсе не это хочу сказать. И вновь, услышав суровые нотки в моем голосе, он улыбнулся.
— Да? Тогда о чем же вы?
— Я повторяю, что не могу принять этот подарок.
— Почему же?
— Потому что в этом нет необходимости.
— Послушайте, мадемуазель Лоусон, будьте откровенны и скажите, что не можете принять... э-э... наряд, поскольку считаете это не совсем приличным — правильно я понял?
— Я вовсе так не думала. С какой стати?
Он опять сделал этот типично французский жест, который мог означать что угодно.
— Я не знаю. Представления не имею, что у вас на уме. Я просто пытаюсь найти причину, по которой вы не желаете принять возмещение за вещь, испорченную в моем доме.
— Но это же п л а т ь е...
— Чем платье отличается от любой другой вещи?
— Это чисто личная вещь.
— Ах! Вот в чем дело! Чисто личная! А если бы я испортил один из ваших драгоценных растворов, вы бы позволили мне заменить его? Или это действительно оттого, что это платье... то, что вы надеваете на себя... нечто интимное, скажем?
Я не могла смотреть на него: меня беспокоила странная теплота его взгляда.
Глядя куда-то мимо, я произнесла:
— Не было нужды заменять платье. Во всяком случае,, зеленый бархат гораздо дороже того, который вы пытаетесь мне возместить.
— Трудно оценить стоимость. Очевидно, черное платье было намного дороже вам. Вы были так расстроены, потеряв его, и не хотите принять это.
— Вы делаете вид, что не понимаете меня.
Он неожиданно приблизился ко мне и положил руку на мое плечо.
— Мадемуазель Лоусон, — сказал он мягко, — мне будет крайне неприятно, если вы откажетесь принять это платье. Ваше было испорчено моей дочерью, и я желаю возместить потерю. Будьте так любезны, примите его.
— Что ж, если вы расцениваете это так...
Его рука соскользнула с моего плеча, но он все еще стоял совсем близко. Я чувствовала себя неловко, но сердце мое переполняло невыразимое счастье.
— Значит, вы примете этот скромный дар. Вы очень великодушны, мадемуазель Лоусон.
— Это вы великодушны. Не было необходимости...
— Я повторяю, это было абсолютно необходимо.