Последние отзывы

  30  

— Глайе мерзкий тип, он никого не боится. Такого не запугаешь Адским Воинством. Но если на него нападет страх, тут, к сожалению, ничего не поделаешь. Нельзя помешать человеку свести счеты с жизнью, когда он действительно этого хочет.

— А вдруг вы ошибаетесь, капитан? Вдруг Эрбье все-таки убили? Тогда могут убить и Глайе. Вот о чем я.

— Вас не переубедишь, Адамберг.

— Вас тоже, капитан. Потому что вы в безвыходной ситуации и версия о самоубийстве для вас — наименьшее зло.

Эмери замедлил шаг, потом остановился и достал пачку сигарет.

— Объясните, комиссар, что вы имеете в виду.

— Об исчезновении Эрбье стало известно еще неделю назад. За это время вы ничего не сделали, разве что послали людей осмотреть его дом.

— Это все, на что я имел право, Адамберг, если бы Эрбье захотел уехать втайне от всех, преследовать его было бы противозаконно.

— Хотя его видели с Адским Воинством?

— Когда жандармерия ведет расследование, то не прислушивается к бреду сумасшедших.

— Нет, прислушивается. Вы допускаете, что Воинство может быть повинно в его смерти, какой бы эта смерть ни была, добровольной или насильственной. Вы знали, что Лина назвала его имя, но вы ничего не сделали. А теперь, когда тело обнаружено, уже слишком поздно искать улики.

— Думаете, мне устроят нагоняй?

— Думаю, да.

Эмери затянулся и выпустил дым со звуком, похожим на вздох, потом оперся на каменную стену, тянувшуюся вдоль улицы.

— Ну хорошо, — согласился он. — Мне устроят нагоняй. А может, и нет. Нельзя же привлечь меня к ответственности за его самоубийство.

— Вот почему вы допускаете только эту версию. Цена ошибки здесь не так велика. А если это убийство, вы по уши в дерьме.

— Нет доказательств, что это было убийство.

— Почему вы не стали искать Эрбье?

— Из-за Вандермотов. Из-за Лины и ее братьев. Мы с ними не очень-то ладим, и я не хотел им подыгрывать. Я здесь представляю порядок, а они — отсутствие здравого смысла. Одно с другим несовместимо. Я несколько раз задерживал Мартена за незаконную охоту по ночам. И его старшего брата, Ипполита. Однажды он взял на мушку компанию охотников, заставил их раздеться, собрал их карабины и бросил всё в реку. Поскольку он не мог заплатить штраф, я посадил его на двадцать дней в кутузку. Они просто мечтают, чтобы меня убрали отсюда. Вот почему я ничего не сделал. Чтобы не попасться в их ловушку.

— Какую ловушку?

— Вполне примитивную. Лина Вандермот заявляет, что у нее было видение, после чего Эрбье исчезает. Он с ними в сговоре. Я начинаю его активно искать, и Вандермоты немедленно подают на меня жалобу, обвиняя в злоупотреблении властью и посягательстве на личную свободу граждан. Лина дипломированный юрист, она знает законы. Предположим, я игнорирую эту жалобу и продолжаю поиски Эрбье. Жалоба доходит до высшего начальства. И тут в один прекрасный день объявляется Эрбье, живой и здоровый, и в свою очередь подает на меня жалобу. В итоге мне светит либо выговор, либо перевод.

— Зачем тогда Лина назвала еще двух заложников Адского Воинства?

— Для правдоподобия. Она притворяется этакой добропорядочной толстушкой, а на самом деле хитра как черт. Воинство часто утаскивает нескольких человек зараз, ей это известно. Вот она и назвала троих, чтобы задурить людям голову. Так я себе представлял ситуацию.

— Но все обернулось иначе.

— Да. — Эмери загасил сигарету о стену и засунул окурок между камней. — Впрочем, теперь это не имеет значения. Эрбье покончил с собой.

— Не думаю.

— Черт возьми, — повысил голос Эмери, — чего ты от меня хочешь? Ты ничего не знаешь обо всей этой истории, о здешних людях. Свалился на нас из своей столицы и отдаешь приказы.

— Это не моя столица. Я беарнец.

— А мне какая разница?

— И это не приказы.

— Я тебе скажу, что будет дальше, Адамберг. Ты сядешь на парижский поезд, я подпишу акт о самоубийстве Эрбье, и через три дня все об этом забудут. Если, конечно, ты не собираешься доконать меня этой версией об убийстве. Не знаю, какой шальной ветер занес ее в твою голову.

Ветер. Мать часто говорила Адамбергу: вечно у тебя ветер в голове, в одно ухо влетает, в другое вылетает, ни одна мысль надолго не задерживается, а сам ты ни минуты не можешь посидеть спокойно. На ветру — как под водой. Все колышется и гнется. Адамберг знал это и боялся самого себя.

  30