50 
— А ему гораздо лучше.
— Да, — согласился Кромс.
Адамберг никогда не испытывал неловкости, если в компании, где он находился, вдруг наступало молчание. У него не возникало инстинктивной потребности сказать что-нибудь, все равно что, лишь бы заполнить паузу. Как он говорил, тихий ангел может летать туда-сюда сколько вздумается, ему это не мешает. Сын, по-видимому, унаследовал от него это свойство, а Мо был слишком напуган, чтобы предложить тему для разговора. Но на Мо пролетающий тихий ангел действовал гнетуще.
— Вы дьяболист? — робко спросил он комиссара.
Адамберг непонимающе взглянул на молодого человека. Он с трудом пережевывал то, что было у него во рту. Тунец, приготовленный на пару, — самая жесткая и сухая еда на свете: вот о чем он думал, когда Мо обратился к нему со своим вопросом.
— Я не понял, Мо.
— Вы любите играть в дьяболо?
Адамберг добавил себе в тарелку томатного соуса. Немного подумав, он решил, что у молодежи в том квартале, где жил Мо, «быть дьяболистом» или «играть в дьяболо», вероятно, означает «вести игру с дьяволом».
— Иногда приходится, — ответил он.
— Но вы не профессиональный игрок?
Адамберг перестал жевать и выпил глоток воды.
— Кажется, мы говорим о разных вещах. Что ты называешь «дьяболо»?
— Это такая игра, — покраснев, объяснил Момо. — Два маленьких конуса из резины, соединенные вершинами, посередине намотана веревочка, концы которой прикреплены к двум палкам, — объяснил он и показал, как игрок, взяв в руки палки, крутит и подбрасывает на веревке этот двойной конус.
— А, вот что такое дьяболо, — сказал Адамберг. — Нет, я в эту игру не играю. И в йо-йо тоже.
Мо снова уткнулся в свою тарелку, разочарованный этой безуспешной попыткой завязать разговор и лихорадочно подыскивая другую тему.
— Это и в самом деле важно для вас? В смысле, этот голубь.
— Тебе они ведь тоже спутали ноги, Мо.
— Кто «они»?
— Сильные мира сего. Которые решили тобой заняться.
Адамберг встал, отвернул краешек занавески, прикрепленной к двери, и выглянул наружу. Он увидел сад в свете наступающих сумерек и Лусио, который сидел на ящике из-под фруктов и читал газету.
— Нам надо пораскинуть мозгами, — сказал он и принялся расхаживать вокруг стола. — Сегодня тут крутились две ищейки. Не беспокойся, Мо, немного времени у нас есть, эти ребята пришли не за тобой.
— Легавые?
— Вряд ли, скорее летучий отряд из министерства. Они хотят выяснить, какие у меня планы насчет семейства Клермон-Брассер. Есть одна проблема со шнурками от кроссовок, которая их беспокоит. Я потом тебе объясню, о чем речь. Это их единственное уязвимое место. Твое исчезновение напугало их до смерти.
— А что им здесь надо? — спросил Кромс.
— Узнать, не спрятаны ли у меня здесь документы, доказывающие, что против Клермон-Брассеров ведется неофициальное расследование. Иными словами, им надо проникнуть в дом в наше отсутствие. Мо больше не может здесь оставаться.
— Надо увезти его сегодня вечером?
— На всех дорогах полицейские кордоны, Кромс. Нам надо пораскинуть мозгами, — повторил он.
Кромс, нахмурив брови, затянулся сигаретой.
— Если они наблюдают за домом с улицы, мы не сможем посадить Мо в машину.
Адамберг, все еще прохаживаясь вокруг стола, подумал, что его сын, оказывается, способен действовать быстро и принимать прагматичные решения.
— Мы пойдем к Лусио, через заднюю калитку в его половине сада можно выйти на соседнюю улицу.
Внезапно Адамберг остановился и прислушался: в саду зашуршала трава. И в ту же минуту кто-то постучал в дверь. Мо уже успел выскочить из-за стола с тарелкой в руках и отойти назад, к лестнице.
— Это я, Ретанкур, — послышался звучный голос лейтенанта. — Можно войти, комиссар?
Вытянув большой палец, Адамберг показал Мо, где находится погреб, а затем открыл дверь. Дом был старый, и Ретанкур пришлось наклониться, чтобы не стукнуться головой о притолоку. Когда она вошла, кухня показалась маленькой и тесной.
— Я по важному делу, — сказала Ретанкур.
— Вы ужинали, Виолетта? — спросил Кромс: он словно расцвел при виде Ретанкур.
— Не имеет значения.
— Сейчас разогрею, — сказал Кромс, бросаясь к плите.
Голубь, семенивший по столу, направился к Ретанкур и остановился сантиметрах в десяти от ее руки.
— Смотрите-ка, он меня помнит! И вроде бы выздоровел.
50 
