64 
— Наверно, дождь будет, — сказал он наконец.
— Да, на западе собираются тучи. Скорее всего, ночью польет дождь.
— Или еще сегодня вечером. И все это из-за вас, мадемуазель Вандермот.
— Зовите меня Лина.
— И все это из-за вас, Лина. Я говорю не о дожде, а о буре, которая бушует над Ордебеком. И ведь никто не знает, когда эта буря прекратится, сколько еще жизней она унесет и не обрушится ли она в конце концов на вас.
— Нет, это не из-за меня, — возразила Лина, плотнее закутываясь в шаль. — Это из-за Свиты Эллекена. Она прошла здесь, и я ее видела. Что я, по-вашему, могла сделать? Там было четверо «схваченных», значит будет четыре смерти.
— Но ведь рассказали об этом вы.
— Кто видит Воинство, должен рассказать об этом. Должен. Вам это не понять. Откуда вы родом?
— Из Беарна.
— Тогда вам, конечно, не понять. Воинство бродит по северным равнинам. Те, кого с ним видели, могут попытаться спастись.
— Вы о «схваченных»?
— Да. Вот почему об этом надо рассказывать. Редко бывает, чтобы «схваченный» спасся, и все же такое случается. Глайе и Мортамбо не заслуживают того, чтобы остаться в живых, но у них еще есть шанс на спасение. Нельзя отнимать у них этот шанс.
— У вас есть личная причина их ненавидеть?
Лина дождалась, пока им принесут еду, прежде чем ответить. Она явно была голодна или, по крайней мере, хотела есть: Адамберг видел, как жадно она смотрела на свою тарелку. Было бы нелогично, подумал Адамберг, если бы такая аппетитная женщина оказалась равнодушной к еде.
— Личной причины нет, — сказала она и тут же принялась есть. — Но мы знаем, что оба они — убийцы. Все стараются их избегать, и я не удивилась, когда увидела их в плену у Свиты.
— Так же, как Эрбье?
— Эрбье был чудовищем. Он всегда был готов стрелять в какое-нибудь живое существо. Но он был не в своем уме. А Глайе и Мортамбо — в своем уме, они убивают ради выгоды. Наверно, они хуже, чем Эрбье.
Адамбергу пришлось есть быстрее, чем обычно, чтобы угнаться за Линой. Он не хотел сидеть перед ней, не съев и половины того, что было у него в тарелке.
— Говорят, чтобы увидеть Адское Воинство, тоже надо быть не в своем уме. Или уметь лгать.
— Думайте что хотите. Я его вижу и ничего не могу с этим поделать. Вижу, как оно едет по дороге, как сама я стою на этой дороге, хотя моя комната в трех километрах оттуда.
Затем Лина стала старательно и сосредоточенно подбирать с тарелки сливочный соус, обмакивая в него кусочки картофеля. Эта жадность производила неприятное впечатление.
— Кто-то мог бы сказать, что это было видение, — сказал Адамберг. — Видение, в котором вы сделали действующими лицами ненавистных вам людей. Эрбье, Глайе и Мортамбо.
— Знаете, я ведь показывалась врачам, — сказала Лина, медленно и с наслаждением пережевывая то, что было у нее во рту. — Меня два года обследовали в больнице Лизьё, я проходила разные физиологические и психиатрические тесты. Они заинтересовались моим случаем, видно, усмотрели тут какую-то связь со святой Терезой. Вы ищете разумное объяснение. Я тоже хотела его найти. Но его нет. Врачи не обнаружили у меня недостатка лития или других веществ, из-за нехватки которых люди видят Деву Марию или слышат голоса. Они сказали, что я человек уравновешенный, предсказуемый, более того: очень рассудительный. В общем, не дали никакого заключения и отпустили меня на все четыре стороны.
— А какое они должны были дать заключение, Лина? Что Адское Воинство существует, что оно показывается на Бонвальской дороге и вы его видите?
— Я не могу утверждать, что оно существует, комиссар. Но уверена, что я его вижу. С незапамятных времен в Ордебеке были люди, которые видели Воинство. Может быть, там, на дороге, клубится какое-то старое облако или марево — в общем, какая-то странность, зависшее воспоминание, сквозь которое я прохожу, как сквозь туман.
— Какой он из себя, Владыка Эллекен?
— Очень красивый, — быстро ответила Лина. — Лицо суровое и блистающее, грязные белокурые волосы свисают до железных наплечников. Но смотреть на него страшно. Потому что, — тихо и боязливо добавила она, — кожа у него не в порядке.
Лина не стала продолжать и быстро доела то, что оставалось у нее на тарелке, в то время как Адамберг успел съесть только половину. Потом она откинулась на спинку стула: сытость была ей к лицу, она выглядела более свежей и раскованной, чем до ужина.
64 
