69 
— Например, если я не смотрю вам прямо в глаза, это значит, что я вру? — поинтересовался Ипполит.
— Или наоборот, — улыбнулся Адамберг. — Двадцать седьмого июля был вторник. Антонен, мне бы хотелось начать с вас.
— Ладно, — сказал молодой человек, плотнее скрестив руки на животе. — Я почти не выхожу из дому. Потому что мне опасно ходить по улице, вот что я имею в виду. Я работаю дома, в Сети, на несколько сайтов, которые продают подержанные вещи и антиквариат. Не очень-то выгодная работа, но все же работа. Во вторник я никогда не выхожу на улицу, потому что по вторникам у нас рынок и на улицах толкотня до самого вечера.
— Он не выходил во вторник, — резко сказал Ипполит, наполняя единственный опустевший стакан на столе — стакан Данглара. — И я тоже. Есв иледис амод, отэ ончот.
— Он говорит, все сидели дома, это точно, — перевела Лина. — Но ты ошибаешься, Иппо. Я допоздна оставалась в конторе, заканчивала одно досье. Мы готовили материалы для апелляции, которые надо было сдать тридцатого июня. Я вернулась, чтобы приготовить ужин. А после обеда ко мне заходил Мартен, приносил мед. При нем были корзинки.
— Верно, — подтвердил Мартен, сцепил свои длинные пальцы и потянул их так, чтобы они хрустнули. — Я пошел на промысел в лес и оставался там до семи вечера. Позже там нечего делать, козявки расползаются по своим норкам.
— Онрев, — согласился Иппо.
— После ужина, если по телевизору ничего нет, мы часто играем в домино или в кости. Это интересно, — простодушно добавил он. — Но в тот вечер Лина не смогла играть с нами, она занималась этим своим досье.
— Адгок ано ен теарги с иман, отэ ен кат онсеретни.
— Хватит, Иппо, — быстро сказала Лина. — Комиссар здесь не для того, чтобы развлекаться с тобой.
Адамберг посмотрел на всех пятерых, на мать, занявшую глухую оборону в кресле, на лучезарную сестру, которая одна связывала своих родных с окружающим миром и давала им средства к существованию, и трех братьев, гениальных идиотов.
— Как комиссару известно, — сказал Ипполит, — Эрбье прикончили потому, что он был мразью. И еще он был лучшим другом нашего отца. Он умер потому, что Свита решила его схватить. Если бы мы захотели его убить, то могли бы сделать это гораздо раньше. Одного я не понимаю: почему нашего отца Владыка Эллекен схватил тридцать один год назад, а Эрбье — много лет спустя. Но мы не вправе обсуждать планы Эллекена.
— Лина мне сказала, что убийцу вашего отца так и не нашли. И даже вы, Иппо, не представляете, кто мог его убить? Ведь это вы вошли в комнату и увидели Лину с топором в руке?
— Убийца, — сказал Ипполит, чертя своей уродливой рукой круг в воздухе, — появился ниоткуда, из клубящейся тьмы. Мы никогда не узнаем его имя, так же как имена убийц Эрбье и трех остальных «схваченных».
— Они умрут?
— Не сомневайтесь, — сказал, вставая, Мартен. — Прошу прощения, но сейчас надо делать массаж Антонену. Мы это делаем ровно в половине седьмого. Если пропустить время, массаж не подействует. Но вы говорите, мы будем одновременно вас слушать.
Мартен достал из холодильника миску с какой-то желтоватой мазью, а Антонен осторожно снял рубашку.
— Тут главные ингредиенты — сок чистотела и муравьиная кислота, — объяснил Мартен. — Немножко пощипывает кожу. Зато хорошо впитывается в глину и не дает ей пересыхать.
Мартен стал бережно натирать мазью костлявую грудь брата. По взглядам сестры и двух братьев, которые перехватил Адамберг, было ясно: никто из них не верил, что Антонен наполовину состоит из глины. Но они делали вид, будто верят, чтобы успокоить брата, чтобы помочь ему. Ведь он разбился на мелкие кусочки, когда в младенчестве отец сбросил его с лестницы.
— Мы славные ребята, — повторил Ипполит, потирая свои длинные кудрявые белокурые волосы, нуждавшиеся в мытье. — Но мы не станем оплакивать ни отца, ни тех негодяев, которых Лина видела со Свитой. Вы обратили внимание, какие у меня руки, комиссар?
— Да.
— Я родился шестипалым. На обеих руках было по лишнему мизинцу.
— Ипполит у нас уникум, — сказал, улыбаясь, Антонен.
— Такое случается, хоть и нечасто, — сказал Мартен, который теперь массировал левое предплечье брата, накладывая мазь на определенные участки.
— По шесть пальцев на каждой руке — знак дьявола, — продолжал Ипполит, улыбаясь еще шире. — Так всегда говорили у нас в городе. Как будто можно верить в такую чушь.
69 
