Сначала пролистывала абзацы, потом страницы
Думала , а вдруг сейчас будет интересно 
96 
Первая ее мысль была о Питеркине, но он крепко спал у себя в колыбельке, удобно устроившись на подушке, подложив под щеку пухлый кулачок.
Мона прислушалась — ни звука. Но что-то же ее разбудило!
Тихо, чтобы не потревожить спящего малыша, она надела халат и тапочки и открыла дверь. По-прежнему ни звука.
Не веря, что инстинкт ее подвел, Мона тихо спустилась вниз. Заглянула в большую спальню на первом этаже. Дети крепко спали; спала и сестра Уильямс на своем ночном дежурстве. Поставив ноги на скамеечку и укрывшись одеялом, она громко свистела носом. Мона не стала ее беспокоить.
«У меня разыгралось воображение», — заключила она, повернулась к лестнице, чтобы подняться к себе… и в этот миг почуяла запах дыма.
Запах был очень слабым; но стоило Моне толкнуть тяжелую, обитую сукном дверь, отделяющую холл от кухни и подсобных помещений, как облако дыма вырвалось оттуда ей навстречу.
«Глэдис — ее работа!» — сразу подумала Мона. Попыталась пройти на кухню, но тут же, поперхнувшись, остановилась. Дым становился все гуще, где-то впереди потрескивало пламя. Попасть на кухню было невозможно.
«Да тут все в огне! Дети — надо вывести детей!»
Она повернула назад и, захлопнув за собой тяжелую дверь, стремглав бросилась вверх по лестнице. Забарабанила в дверь спальни директрисы.
— Вставайте, — крикнула она, — скорее, у нас пожар!
И поспешила обратно в спальню. Сестра Уильямс все спала, а проснувшись, не сразу поняла, что происходит. Мона грубо встряхнула ее.
— Скорее! Заворачивайте детей в одеяла и выносите на улицу!
— Что, все так серьезно? — протянула сестра Уильямс.
Тут в дверях появилась директриса и приказала:
— Всех детей — быстро в сад!
От сонных малышей помощи было мало. Мона вдвоем с сестрой Уильямс заворачивали их в одеяла, давали каждому в руки охапку его одежды, сложенной на утро возле кроватки или колыбельки.
— Держи! — приказывали они и несли ребятишек вниз одного за другим.
Из сада было хорошо видно, что кухня и все подсобные помещения уже в огне. Пламя пылало ярко, и очень скоро прибежали люди из деревни.
Появились дружинники с насосами, кто-то крикнул, что послали за пожарной машиной. Мона не думала ни о чем, кроме детей.
Только вынося в сад предпоследнего из малышей, она заметила, что пожар разгорается все сильнее, что холл полон дыма, что сама она уже не бежит, а, кашляя и задыхаясь, ощупью пробирается к дверям.
Она передала ребенка директрисе и снова повернула к дому. В этот миг раздался ужасающий треск — это рухнул потолок в столовой.
— Не ходите туда! — крикнул ей кто-то.
— Там остался еще ребенок! — ответила она.
Мона не забыла Питеркина, но оставила его на потом, боясь, что ночной холод будет вреден больному, и надеясь, вопреки всякой очевидности, что, может быть, тревога не так серьезна, как кажется.
Теперь она поняла, какую совершила глупость. Питер — на третьем этаже, а весь первый этаж уже в огне.
— Сейчас приедут пожарные! — крикнули ей из толпы.
Кто-то положил ей руку на плечо. Мона сбросила руку и, не оглядываясь, вошла в дом.
Здесь стоял такой густой дым, что на миг Мона испугалась, что задохнется. Массивную дверь и стену холла уже лизали языки пламени, но лестницу огонь пока не тронул.
Мона задержала дыхание, зажмурила слезящиеся глаза и, нащупав перила, двинулась вверх по лестнице.
Питеркин наверху по-прежнему спал. Она быстро сдернула со своей кровати одеяло, укутала его. Он заплакал со сна — Мона постаралась его успокоить.
— Все хорошо, милый. Мы с тобой сейчас пойдем вниз. Я закрою тебе лицо — не пугайся, так надо.
Плотно завернув испуганного ребенка в одеяло и прижав к груди, Мона пустилась в обратный путь.
Теперь дым, казалось, хватал ее за горло: невозможно было ни дышать, ни двигаться. Снова раздался страшный треск. Что рухнуло на этот раз? Но Мона заставила себя идти вперед.
Добравшись до первого этажа, она увидела, что нижние ступени лестницы лижут языки пламени — желтые, свирепые, угрожающие, словно на старинных картинах, изображающих ад.
Оставалось одно — бежать сквозь огонь. Входная дверь прямо перед ней, она открыта. Пламя вздымается все выше, отплясывая какой-то дьявольский танец…
— Господи, помоги!
Мона не знала, произнесла ли это вслух, но в тот же миг ощутила прилив сил и решимости.
96 
