Ровена не собиралась проводить весь день в море в обществе мужчины, который оскорбительно ясно дал понять, что она его не интересует.
Следующим утром Ровена не встала с постели. Ее мятеж начался. Она просто будет нездоровой для морской прогулки.
Дженни передала полковнику Торнхиллу, что Ровена плохо себя чувствует, и тот поспешил к дочери.
— Прости, папа, — сказала она, — но моя головная боль только усилилась.
Отец смерил Ровену подозрительным взглядом, как будто она была солдатом-дезертиром в его полку.
— Сегодня я не смогу составить герцогу компанию, — сказала девушка.
Как и надеялась Ровена, этот аргумент решил дело. Каким бы разочарованным ни был полковник, он не рискнет показать герцогу дочь, если она выглядит не лучшим образом.
— Хорошо, дорогая, — сказал он. — Оставайся сегодня в постели, я надеюсь, что тебе скоро станет лучше.
Ровену немного кольнула совесть, что она обманывает отца, но у нее не оставалось выбора.
И, что намного важнее, герцог Венфилд теперь получит ясное послание: если он чувствует себя обязанным участвовать в светском фарсе, который толкает их навстречу друг другу, то у нее более решительный характер.
Ровена оставалась в постели, пока не услышала, что отец уехал. Потом она встала и подошла к окну. Отсюда едва различались гавань и мачты «Искателя приключений». Спустя какое-то время мачты пришли в движение. Ровена наблюдала за ними, пока корабль не ушел в море.
Девушка провела скучное утро в постели. От нечего делать она погрузилась в размышления.
На этот раз она поставила заслон, но папа — находчивый солдат и вернется с новыми силами. Кто знает, какие планы он построил, чтобы навязать ей общество герцога Венфилда на следующий день? Или через день? Невозможно вечно оставаться в кровати, ссылаясь на головную боль.
Наконец Ровена пришла к определенному решению, села на постели и позвонила в колокольчик.
— Мы уезжаем, — объявила она Дженни, когда та вошла в комнату.
— Уезжаем, мисс? Но куда?
— Назад в замок Хэверуик. Я чувствую, что моя головная боль не на шутку усиливается, а мне не хочется лежать больной в гостинице. Я поеду домой и буду у себя в комнате. Для отца я оставлю письмо. Вызови экипаж, только не наше ландо. Найми какую-нибудь закрытую коляску в гостинице.
Ровена быстро оделась в дорожное платье и написала полковнику письмо, в котором, по большей части, повторила сказанное Дженни. Она не оставила никаких сомнений, что готовится к долгому периоду затворничества. Миссис Килтон осталась собирать платья и украшения хозяйки, чтобы вернуться в замок следом за ней. Ровена решила бежать без промедления.
В закрытой гостиничной коляске она могла захлопнуть дверцы, затянуть все шторы и путешествовать незамеченной.
— Ах, мисс! — взвыла Дженни. — Вы умираете?
— Не говори глупостей, — мягко пожурила ее Ровена. — Я просто… — Она вовремя оборвала себя и поспешно исправилась: — Я просто страдаю от очень сильной головной боли и не смогу развлекать гостей.
— Слишком нездоровы для вечеринок, мисс?
— Боюсь, что да.
— И чтобы носить свои чудесные платья?
— Слишком нездорова для этого.
— Или чтобы развлекать герцога, мисс?
Дженни явно не пропускала ни одной сплетни.
— Определенно слишком больна для этого, — объявила Ровена.
Через час они достигли Хэверуика, и Ровена удалилась к себе в комнату с большим заварником чая, тарелкой пирожных и хорошим романом. Ей нужно было как-то проводить время в ожидании, которое обещало стать утомительным.
День тянулся медленно. Когда солнечный свет начал меркнуть и наступил вечер, Ровена приготовилась к появлению отца или, быть может, гневному посланию из Дувра с требованием, чтобы она немедленно возвращалась. Но никаких посланий не приходило.
Наконец к Ровене заглянул мистер Фарли.
— С тобой все хорошо, дорогая? — ласково поинтересовался он.
— Конечно, дедушка. Знаешь, на самом деле у меня ничего не болит. Я просто хочу сбежать от этого ужасного человека.
— Судя по слухам, герцог Венфилд сущее чудовище, — сказал мистер Фарли, широко раскрыв глаза. — О, моя милая девочка, можешь рассчитывать на мою поддержку и защиту.
— Спасибо, дедушка.
Ровена обняла его, но в голове мелькнула мысль, что нужно больше полагаться на себя, чем на своего доброго деда.