Особенно,... 
.
Очередная сказка о Золушке 
27 
Ясно, чем грозит мне этот разговор. Но любопытство побуждает меня продолжить.
— Ты беспокоишься из-за самого ожерелья или без него ты не можешь обрести вечный покой? — Во взгляде Сэди я улавливаю ярость и поспешно исправляюсь: — В смысле, по ту сторону… в лучшем из… в общем, упокоиться с миром.
Господи, это какая-то прогулка по минному полю. Все время приходится помнить о политкорректности.
— И… как все это происходит? — подступаю я с другой стороны.
— Откуда мне знать! Мне никто об этом не рассказал. — Глаза ее яростно сверкают, но в тоне сквозит неуверенность. — Я не хочу оставаться здесь. Здесь, в твоем мире, я недавно. И все, что мне нужно, это мое ожерелье: Больше я ничего не знаю. Поэтому мне нужна твоя помощь.
Повисает долгая пауза. Мучимая угрызениями совести, я машинально глотаю еще одну устрицу. Сэди — моя двоюродная бабушка. Это ее последняя воля. А последнюю волю следует исполнять. Даже если она невыполнимая и просто глупая.
— Сэди, если я отыщу ожерелье, ты оставишь меня в покое?
— Конечно.
— Навсегда?
— Даже не сомневайся. — Глаза ее сияют.
— И если после всех долгих и трудных поисков оно все-таки не отыщется, потому что куда-то сгинуло миллион лет назад или, что еще вероятнее, просто не существовало, ты все равно отцепишься от меня?
Сэди обиженно надувает губы.
— Оно существовало.
— Отцепишься или нет? — требую я определенности. — Я не собираюсь все лето охотиться за сокровищами.
Несколько мгновений она смотрит на меня, явно пытаясь найти лазейку, потом нехотя обещает.
— Договорились.
— Вот и славно. — Я поднимаю бокал с остатками шампанского: — Выпьем за ожерелье.
— И не медли! Тут же начинай поиски! — Она вертит головой, словно призывает начать их прямо здесь.
— Не можем же мы искать без всякой системы. Нужен научный подход. — Я открываю сумку, вынимаю рисунок. — Вспомни, когда ты последний раз его видела.
Глава пятая
Дом престарелых «Фэйрсайд» расположен на спокойной зеленой улице. Здание красного кирпича с двумя фронтонами и аккуратными занавесками в каждом окне. Я разглядываю его, стоя на противоположном тротуаре, потом поворачиваюсь к Сэди, молча сопровождавшей меня от железнодорожной станции Поттерс-Бар. В поезде я ее почти не видела: она порхала по вагонам, сновала вверх-вниз, подлетая то к одному, то к другому пассажиру.
— Так вот, значит, где ты жила. Очень мило. Приятный… садик, — указываю я на пару разросшихся кустов.
Сэди не отвечает. Видно, что она напряжена. Должно быть, странно вот так возвращаться. Если она, конечно, помнит это место.
— Слушай, а сколько тебе все-таки лет? Конечно, я в курсе, что тебе сто пять, но все-таки. Выглядишь явно моложе.
Кажется, мой вопрос застает Сэди врасплох. Она изучает свои руки, разглядывает платье и мнет ткань между пальцев.
— Двадцать три, — наконец говорит она. — Думаю, мне двадцать три.
Я мысленно прикидываю. Ей было сто пять, когда она умерла. Следовательно…
— Тебе было двадцать три в 1927 году.
— Точно! — Ее лицо оживляется. — Мы устроили пижамную вечеринку в честь моего дня рождения. Пили джин с тоником и танцевали до самого рассвета… О, как я скучаю по пижамным вечеринкам. — Она обнимает себя за плечи. — Ты часто на них ходишь?
Ну, если считать случайный секс пижамной вечеринкой…
— Я не уверена, что сейчас их устраивают. — Тут в окне верхнего этажа я замечаю женское лицо. — Пора.
Быстро перебегаю дорогу, подхожу к калитке и нажимаю на кнопку звонка.
— Здравствуйте, — говорю я сквозь решетку. — К сожалению, мне не назначено.
Замок щелкает, и дверь открывается. Женщина в голубой форме медсестры смотрит на меня. На вид ей слегка за тридцать, лицо круглое и бледное.
— Могу я вам чем-то помочь?
— Здравствуйте, меня зовут Лapa, и я здесь по поводу вашей бывшей постоялицы.
Сэди исчезла.
Торопливо оглядываю палисадник: ее нигде нет. Что за дела? Бросила меня на произвол судьбы.
— Бывшей постоялицы? — переспрашивает медсестра.
— Сэди Ланкастер.
— Сэди? — Она смягчается. — Входите! Я Джинни, старшая медсестра.
Я следую за ней в пропахший пчелиным воском и карболкой холл. Здесь очень тихо, только резиновые подошвы медсестры шаркают по линолеуму, да из-за приоткрытой двери доносится бубнеж телевизора. Старые дамы сидят в креслах, колени прикрыты вышитыми одеялами. Раньше мне не приходилось близко сталкиваться с пожилыми. С очень, очень пожилыми.
27 
