128 
Если кто-то из них, заглянув в купе, округлял глаза, Хейзел отвечала таким взглядом, что белые люди не осмеливались вымолвить ни единого слова и лишь возмущенно фыркали.
У Хейзел была кожа цвета мокрого песка, а ее карие глаза сияли, как солнце, Конни очень хотелось дотронуться до нее, но он стеснялся и ограничивался тем, что без конца пересчитывал крохотные перламутровые пуговки на ее светло-коричневом с мелким набивным узором платье.
Такие же, напоминавшие капли шоколада пуговки украшали рукава платья Хейзел, а на ее маленькой шляпке колыхался белый плюмаж. Вся она была шоколадной и теплой; в ее обществе Конни ощущал себя удивительно уютно и хорошо.
Когда они сошли с поезда, Хейзел накормила детей в привокзальном кафе, а потом взяла экипаж. Она была «своей» и вместе с тем вела себя, как белая леди, — это притягивало мальчика и вместе с тем вызывало недоумение, ибо понятие о невидимой границе, разделявшей белых и черных, было впитано им с молоком кормилицы.
Когда сестра Меганн, руководившая приютом для негритянских сирот, услышала, что с ней хочет поговорить «темнокожая дама», она не удивилась, потому что привыкла ничему не удивляться, и спустилась в приемную.
Там сидела молодая мулатка, необыкновенно женственная и вместе с тем твердая и решительная. Сестра Меганн сразу поняла, что стремление посетительницы одеваться так, как одеваются белые леди, продиктовано не желанием бросить им вызов или сравняться с ними, а чувством глубокого достоинства, невольно вызывавшим уважение.
Женщины поздоровались и представились друг другу, после чего Хейзел рассказала, зачем пришла.
— Боюсь, я не смогу вам помочь, — сестра Меганн покачала головой, — приют переполнен. У нас очень хорошие условия, потому детей привозят отовсюду. Вы же знаете, сколько сейчас сирот!
— Эти дети воспитывались в среде домашних рабов — они не выживут на улице, — сказала Хейзел.
— Где вы их нашли?
— В Новом Орлеане. Их мать погибла, и я решила позаботиться о них.
— Возможно, вы сумеете опекать их и дальше?
— Я не могу. Окончание войны застало меня в пути, однако я все еще на службе в армии генерала Гранта. Я должна вернуться обратно для получения дальнейших указаний.
Сестра Меганн склонила голову набок.
— В армии? Вы — женщина!
Хейзел улыбнулась.
— Я была одним из руководителей «Тайной дороги», организации, переправлявшей рабов в Канаду, потому мне, если можно так выразиться, сделали поблажку.
Проезжая через населенные пункты, Хейзел видела вспышки фейерверков, слышала звук духовых оркестров и торжественные залпы орудий. Она была и рада и не рада тому, что ей не довелось присутствовать на всеобщем празднике, празднике победы, потому что не знала, что делать дальше.
— Что ж, — вздохнула сестра Меганн, — приведите детей.
Монахиня приветливо поздоровалась с Конни и Розмари и задала им несколько вопросов, после чего позвала помощницу и сказала:
— Пусть дети подождут за дверью.
— Видите ли, — промолвила Хейзел, когда дверь закрылась, — в чем сложность: девочка — чистая негритянка, а мальчик очень светлый; вместе с тем каждый поймет, что в нем есть примесь африканской крови. Боюсь, как бы его не отвергли оба мира!
— Не беспокойтесь. Ни мне, ни сестрам небезразлично, какими наши воспитанники покинут его стены, что унесут в своем сердце и что будет с ними дальше.
— Могу я проститься с детьми?
— Конечно.
Хейзел объяснила Конни и Розмари, что должна уехать, но оставляет их на попечении очень добрых и заботливых людей. Она не была уверена в том, что имеет право давать какие-то обещания, однако мальчик разрешил ее сомнения:
— Вы приедете за нами?
Женщина вздрогнула и присела на корточки, дабы не смотреть на него сверху вниз. Конни любовался ее персиковой кожей и смоляными завитками волос на висках.
— Я бы очень хотела, — призналась Хейзел.
— Тамми призналась, — мальчик осторожно посмотрел на Розмари, — что она не была моей матерью. И мне кажется, моя мать… похожа на вас! — прошептал он и с надеждой уставился на Хейзел.
Хейзел порывисто обняла ребенка и, вопреки давней выдержке, произнесла неосторожные слова:
— Я была бы рада стать твой мамой, Конни!
— Мое полное имя Коннор! — с гордостью признался он.
— Вот как? — сказала Хейзел и погладила его по голове. — Это не негритянское имя. Я его запомню.
128 
