Особенно,... 
139 
Я смотрел на пруд, меня душили слезы. Вспомнился рассказ Бастиана: пациент № 741 не хотел, чтобы родные узнали о его несчастье, он боялся позорного клейма, сопутствующего этой болезни в Ирландии. Значит, Алиса, обожавшая брата, ни о чем не ведает.
Какая-то женщина спросила, все ли со мной хорошо, – нечто неслыханное для Нью-Йорка, где плачущим незнакомцам предоставляют самостоятельно справляться со своими бедами. Я даже не смог ей ответить, просто встал и ушел. Ноги сами привели меня обратно на 96-ю улицу к медицинскому центру Маунт-Синай; Шаниква куда-то отлучилась, и я возблагодарил небо за эту маленькую милость, позволившую мне вернуться в 703-ю палату, избежав лишних вопросов.
Теперь я вошел без стука и плотно притворил дверь. Джулиан смотрел в окно, пытаясь хоть что-нибудь увидеть за раздернутыми мною шторами. Услышав кого-то в палате, он повернулся к двери, и на лице его промелькнула целая гамма чувств: тревога, стыд, радость. Я подставил стул к кровати, сел спиной к окну и уставился в пол, надеясь, что Джулиан заговорит первым.
– Я все думал, вернешься ли ты, – наконец просипел он. – Решил, что вернешься. Долго без меня ты не можешь.
– Это было давно, – сказал я.
– Надеюсь, я ничуть не утратил своей привлекательности. – Джулиан улыбнулся краем рта, и я невольно усмехнулся.
– Прости, что я так выскочил. Я был в шоке. Через столько лет вновь увидеть тебя – и где. Надо было сдержаться.
– Что ж, тебе не впервой исчезать без единого слова, правда?
Я кивнул. Разговор этот был неизбежен, но я не успел к нему подготовиться.
– Мне надо было на воздух, – сказал я. – Я вышел продышаться.
– На 96-й улице? Или где?
– В Центральном парке. Ты не против, что я вернулся?
Джулиан попытался пожать плечами:
– С какой стати я буду против?
Я отметил, что некогда безупречно белые зубы его покривились и пожелтели, малокровные десны кое-где зияли щербинами.
– По правде, я тоже пережил шок, увидев тебя. И был рад небольшой передышке. Только рвануть на улицу, как ты, не мог.
– Ох, Джулиан… – Не совладав с собою, я закрыл руками лицо, дабы не выказать своих чувств. – Как же так вышло? Почему ты здесь очутился?
– Что я могу ответить? – спокойно сказал он. – Ты же меня знаешь. Трахался направо и налево. Без продыху. Втыкал кому ни попадя, вот и доигрался, получил за свое уродство.
– Я-то думал, это я урод.
– Ну, как бы то ни было.
За последние полтора десятка лет я не раз его вспоминал, иногда с любовью, иногда со злостью, но после моей встречи с Бастианом он померк в моей памяти, чего прежде я не мог и представить. Я постепенно понял, что некогда и вправду его любил, но вся эта любовь несравнима с моим чувством к Бастиану. Я позволил влюбленности превратиться в манию. Меня пьянила дружба с красавцем, обладавшим уникальной способностью всех вокруг обворожить. Но он никогда не отвечал мне взаимностью. Наверное, я был ему приятен, он обо мне заботился, но никогда не любил.
Наконец Джулиан нарушил молчание:
– Значит, ты живешь в Нью-Йорке?
– Да, уже почти семь лет.
– Вот уж не предполагал. Мне почему-то казалось, что ты обитаешь в какой-нибудь сонной английской деревушке. Учительствуешь или еще что.
– Ты думал обо мне? Все эти годы?
– Конечно. Как тебя забудешь? А ты теперь врач, что ли? Ничего себе перемена.
– Вовсе нет, – я помотал головой, – я просто волонтер. А вот мой друг – врач. Работает здесь, в Маунт-Синай. Он специалист по инфекционным болезням и стал очень востребованным, когда разразилась эта напасть. Так сказать, в нужное время оказался в нужном месте. Здесь у нас много знакомых геев, и потеря друзей не могла, разумеется, пройти бесследно. Мне захотелось хоть чем-нибудь помочь. Ты знаешь, от многих больных родные отвернулись, потому что стыдятся их. Вот почему я здесь.
– Решил творить добро? Удивительно, если вспомнить, каким эгоистом ты всегда был.
– При чем тут это? – огрызнулся я. – Онкологического больного семья не бросит, а с жертвами СПИДа такое сплошь и рядом. И потому раз-другой в неделю я навещаю пациентов, разговариваю с ними, из библиотеки приношу книги, если попросят.
– Значит, ты все-таки нашел себе… друга. – На последнем слове Джулиан слегка запнулся, и я знал, что он изобразил бы кавычки, будь у него больше сил.
– Да, нашел. Оказалось, и меня можно полюбить.
– Никто не говорил, что нельзя. Если не изменяет память, тебя очень любили, когда ты покинул Дублин. Многие, включая меня.
139 
