44 
— Здесь наверняка есть швейная мастерская, и я могу попытаться туда устроиться. Я хорошо шью.
— Сперва придите в себя.
Эвиан слабо улыбнулась.
— Я бы хотела принять ванну.
Кларенс встрепенулся.
— Я сейчас попрошу!
Он знал, что пара полотенец, железная лохань и охапка дров обойдутся в доллар, но ему самому не помешала бы ванна, чистая одежда и услуги цирюльника. Эвиан обмолвилась, что взяла пару платьев на смену и кое-какие туалетные принадлежности, но у него не было ничего. Между тем им надо было поесть и заплатить за комнату.
Воду приготовили быстро; глядя на клубящийся пар, Кларенс сказал:
— Пожалуй, я помоюсь после вас. А пока схожу за новой одеждой. Думаю, это займет не меньше получаса, так что, надеюсь, вам хватит времени. Откроете на три стука, если будете готовы.
Эвиан смутилась.
— А вода не покажется вам слишком грязной?
«Эта ванна будет подобна священной купели», — подумал Кларенс.
Когда он ушел, она заперла дверь за щеколду, занавесила окна и только потом принялась раздеваться.
Юбка черной лужицей легла к ее ногам, блузка вяло повисла на подлокотнике обшарпанного деревянного кресла. Эвиан с отвращением сняла отделанное гофрированными оборками и кокетливыми кружевами белье, подаренное мужем. Будь у нее что-то другое, она бы никогда его не надела.
Погружение в воду принесло облегчение телу и отчасти — душе. Эвиан смогла расслабиться и хотя бы о чем-то забыть. Она закрыла глаза, но в это время шаткий пол и стекла задрожали от проезжавшей мимо повозки, и она вздрогнула от ставшего привычным тревожного чувства. А потом принялась думать: не о муже, а о Кларенсе.
Эвиан хорошо помнила, как бежала на встречу с ним, прихватив лишь маленький узелок с одеждой и щеткой для волос, бежала по заснеженному пастбищу, осознавая, что это ее последний шанс вырваться на свободу. Помнила выражение лица и глаз поджидавшего ее Кларенса: оно было таким, какое иным женщинам суждено воссоздать лишь в бесплодных мечтах или узреть в мимолетных снах.
Ей давно рассказали о женской доле. В этих рассказах было все, кроме слов «любовь» и «счастье». О них говорила только ее мать, но та потеряла и то и другое так быстро и рано, что могла вспоминать о любви и счастье лишь с трагической печалью.
Эвиан так сильно задумалась, что вздрогнула от стука. Одевшись и застегнув платье, она открыла дверь.
— Вы закончили?
— Да. Давайте я спущусь и поговорю с хозяйкой, есть ли здесь швейная мастерская и где она находится.
— Хорошо. Только осторожнее. Я недолго.
Вода еще не остыла, и он с наслаждением погрузился в нее. Кларенсу не верилось, что всего несколько минут назад в этой ванне сидела она. Ее дивные руки касались краев лохани, ее волосы намокали в этой воде. Он видел, будто наяву, ее обнаженную грудь, все ее желанное, но недоступное тело. В этой воде были капельки ее пота, частички кожи, нити волос, она вобрала в себя те неуловимые тайные силы, каким он не знал названия.
То был один из самых сильных эротических моментов в жизни Кларенса: ни до, ни после он не испытывал ничего подобного. Он словно облачился в чужую плоть, плоть женщины, которую желал больше всего на свете. Он бы не смог объяснить это словами, но его чувства были накалены до предела.
Потом Эвиан вернулась в комнату, а Кларенс сходил в соседний салун за едой. Он с любопытством и тревогой посмотрелся в зеркало, висевшее на стене напротив барной стойки. Он никогда не задумывался о том, может ли быть привлекательным в глазах женщины, и не знал, что для этого нужно.
Кларенс принес жареную курицу. Она стоила дороже другого мяса, но после того, как они несколько дней питались одним беконом, его спутнице наверняка хотелось чего-то другого. Эвиан расчесала и заколола волосы. Кларенсу тоже было приятно предстать перед ней причесанным и умытым.
После еды они заговорили о будущем.
— Думаю, пока нам стоит держаться вместе? — Сейчас это было главным, что занимало Кларенса. — Вы не возражаете, если мы представимся мужем и женой? Просто… чтобы не привлекать внимания.
Эвиан задумалась, прикусив губу, потом кивнула.
— Только надо назваться чужими именами. Я могу стать Фионой — так звали мою мать.
Глаза Кларенса потеплели, а на губах появилась улыбка.
— Тогда я — Дункан: это имя моего отца. А фамилия?
— Как вам Лаусон? Они были нашими соседями.
44 
