73 
— В Шайенне объявился твой дружок. Он сопровождал тебя от магазина до гостиницы, но ты этого не заметила. Зато его увидели мои люди, — Иверс говорил деловито и холодно, и его взгляд был злым и твердым. — Не сомневаюсь в том, что он заявится сюда. Ты его впустишь и скажешь ему, чтобы он убирался на все четыре стороны, а главное — навсегда. Я буду там! — Он кивнул на дверь. — Если ты посмеешь произнести что-то лишнее, с ребенком случится несчастье. Мало ли младенцев ломают себе шею, когда их случайно уронят, или задыхаются во сне! А твой дружок получит порцию свинца.
Эвиан сжала руки то ли в отчаянии, то ли в мольбе. Ее охватил обжигающий удушливый ужас.
— Вы не сможете!
— Еще как смогу! Я не верю, что этот парень — мой, так что тебе ничто не поможет. Теперь у меня есть внук, а этот мальчишка мне даром не нужен! Но если ты спровадишь своего приятеля, так и быть, я выделю твоему ребенку место в своих владениях.
— Отдайте мне моего сына!
— Стой! — железное дуло уперлось ей в грудь. — Делай, что я говорю.
Эвиан села на стул. Так она проводила на ранчо долгие часы: не двигаясь, не думая и почти ничего не чувствуя.
Прежде ей казалось, что муж не владеет ее страхом, однако теперь она отчаянно боялась, боялась за Дункана. А Кларенс? Иверс вполне способен исполнить свою угрозу!
Полные радости и мучительной горечи воспоминания тронули ее душу и… исчезли. Сейчас, когда нагрянул настоящий, неподдельный страх, страх за других людей, все остальное казалось надуманным и пустяковым.
Она не знала, сколько прошло времени, когда раздался тихий стук в дверь. Эвиан поднялась и открыла. Снаружи стояла испуганная горничная.
— К вам какой-то человек, мэм. Он спрашивает, можно ли войти. Он… он настаивает, а я…
— Пусть войдет.
Эвиан отступила. Она была вынуждена пригласить Кларенса в ловушку.
Совсем рядом притаилась смерть, которой было довольно легкого движения, чтобы сокрушить сразу одну или даже две хрупкие жизни. Однако Эвиан осознавала, что в ее власти спасти и Дункана, и Кларенса, какое бы сильное напряжение ей ни пришлось перенести и каким бы тяжелым ни было ее личное несчастье.
Войдя, Кларенс уставился на Эвиан. Она молчала, и ее глаза были как прежде — измученными, но прекрасными.
Он вспомнил, как прижимал к груди ее вещи и как его сердце болезненно сжималось от потери самого ценного, что у него когда-либо было.
Сейчас она вновь была рядом и вместе с тем, — он чувствовал это, — где-то неизмеримо далеко.
— Эвиан! Ты одна?
— Да.
— Где Иверс?
— Он… еще не вернулся.
Кларенс перевел дыхание.
— Мне не верится, что я вновь тебя вижу! Что я здесь. Да, это я. Мне повезло, я выжил. Я не знал, что встречу тебя в Шайенне, я думал, что ты на ранчо. У меня мало времени. Тебе наверняка пришлось нелегко. Прости, что меня долго не было. Но теперь я пришел… Пришел, чтобы забрать тебя с собой.
Эвиан видела, что он в чем-то неуловимо изменился. Прежде Кларенс излучал пылкую юность, неудовлетворенность, честность, неистовство и самозабвенную искренность. Теперь на его облик словно упали какие-то тени, глаза чуть потускнели, и линия рта сделалась более жесткой. Что он делал все это время? Какую частицу его души унесла их разлука? Молодую женщину не покидало чувство, словно его тоже сдерживают некие невидимые оковы.
— Я… я рада, что ты жив! — в этом Эвиан не могла не признаться. — Вот только… не думаю, что это хорошая затея. Он все равно нас найдет.
— Не бойся. На этот раз все будет иначе. Мы поедем в…
— Кларенс! Не надо.
Он сделал шаг вперед с явным намерением взять ее за руку, но она поспешно отступила.
— Прошу, не трогай меня!
Во взоре Кларенса отразились недоумение и боль.
— Почему? Ты помнишь о том, что у нас было? Помнишь оленью тропу?
Молодая женщина незаметно сжала кулаки.
— Конечно, помню.
— Он измучил тебя? Где он? Я убью его и…
Она вновь перебила:
— Все как обычно. Жизнь продолжается. Я привыкла к ранчо и… подружилась с Надин.
Кларенс едва заметно усмехнулся.
— Я вас видел.
Уловив перемену в его настроении и внезапно прорвавшуюся ожесточенность, она прошептала:
— Одна трагедия влечет за собой другую, и… иногда наступает какой-то предел. Это судьба.
— Нет большей трагедии, чем та, что произойдет, если я уйду, а ты останешься. Пойдем вниз, сядем в седло и…
73 
