163 
— Ну, как? — спросил Ричард.
— Продал. И очень удачно. На них случайно обратил внимание прохожий горожанин с полным кошельком. — Я с гордостью выложил на стол два золотых.
— Мне они сейчас не нужны. Лучше, если ты будешь держать их у себя, Блондель, — проговорил Ричард. — Вдруг случай разлучит нас, а у тебя не окажется денег.
— У меня есть лютня, и я всегда могу песней заработать на ужин.
— Так-то оно так, но, тем не менее, положи эти деньги в свою сумку и держи у себя, пока они нам не понадобятся. А я пойду попробую купить лошадей.
— Я сам пойду, — возразил я, потому что весь этот день мне было не по себе: его могли узнать даже по особенному горделивому взгляду. Слава его была очень велика, а старых солдат хватало повсюду. — Вы должны признать, что торговые сделки удаются мне хорошо, тем более что я приметил одну хорошую лошадь.
— Но ты весь синий от холода, — запротестовал Ричард. Наверное, так и было. Стоял солнечный день, но дул резкий ветер, и еще у прилавка меня пробирала дрожь. — Оставайся здесь, у огня, и прикончи вино. Я приведу лошадей и свистну тебе.
Я соблазнился этим предложением. С самого момента посадки на «Святого Иосифа» я был немного более трезв, чем мне нравилось. Ричард, вероятно, имел в виду не это, но сам он был очень воздержанным человеком, а мне не пристало его перепивать. Поэтому я, как свинья в лужу, повалился на пол, поближе к огню, и начал пить.
В какой-то момент я услышал стук копыт, но свистка не было. Я быстро встал, оставил кружку, закутался в плащ и вышел на улицу, но всадник проехал мимо. Обогнув гостиницу, я посмотрел на одну дорогу, потом на другую, но он уже скрылся из виду. Отгоняя закрадывающуюся тревогу, я подумал, что Ричард не слишком умеет торговаться и что для ожидающего время всегда тянется долго. Я вернулся к очагу, бросил в огонь сухое полено и решил не беспокоиться, пока оно не сгорит. Полено вспыхнуло, быстро выгорело изнутри, и исходившая красным сиянием головешка на моих глазах превратилась в розоватую пыль. Тогда я встал, вышел на улицу и направился в сторону поля, на котором мы видели лошадей.
Немногие из тех, кому я рассказал свою историю, были склонны упрекать меня в том, что я не проявил большого усердия, чтобы выяснить, что произошло. Но уже шагая по липкой грязи к дому, стоявшему в дальнем конце поля, где паслись лошади, я понял, в чем дело. Король решил продолжить свой путь без меня.
Я почувствовал угрызения совести. Ведь это моя простуда заставила его остановиться, да и лошади пропали, по сути дела, из-за меня. И тогда он понял, что у него недостаточно денег. Как бы то ни было, я стоял перед свершившимся фактом. Отправляясь покупать лошадей, он оставил меня в гостинице, настоял на том, чтобы я держал при себе вырученные за перчатки деньги на случай, если что-то нас разлучит… Все сходилось.
Я вошел в незапертую дверь и заметил, что человек, торговавший лошадьми, и женщина, по-видимому его жена, стояли рядом, склонившись над столом. Я их ясно видел, поднимая руку, чтобы постучать в дверь и обратить на себя внимание. Мужчина резко обернулся, готовый защищаться, и заслонил собою женщину, что-то поспешно собиравшую на столе. Пока мужчина на своем языке не вызывающим сомнений тоном спрашивал, какого дьявола мне нужно, под ее руками явно звенели монеты. Я знал о крестьянах все, в том числе и о их тайниках, и догадался, что Ричард хорошо заплатил им за лошадь и что я помешал им в момент, когда они пересчитывали свой капитал, добавив к нему сегодняшнюю выручку. Стоя лицом к лицу с мужчиной, с решительным видом вставшим на пороге, я постиг, в чем состояло проклятие Вавилона. Он не понимал меня. Я указывал на лошадей, поднимал один палец, похлопывал по сумке с деньгами, показывал, какого роста был Ричард, изображал бороду и беспомощно повторял: «Человек? Лошадь?» по-французски, по-немецки, на латыни и английском — на своем пути мы встречали многих местных жителей, которые запомнили хоть несколько слов из разговоров проезжих крестоносцев и паломников. Этот же не понимал ничего, в том числе и жестов, и молча смотрел на меня, сердито и испуганно.
Тогда женщина, уже успевшая спрятать свою кубышку и успокоиться, подошла к нам и встала рядом с мужем. Она положила на его плечо загорелую грубую руку и отодвинула его от двери. Я обратил внимание на ее глаза — карие, блестящие, как у птицы, — и повторил перед ней все свои казавшиеся мне такими убедительными жесты. Она на секунду задумалась, потом приняла высокомерно-надменный вид, погладила рукой воображаемую бороду, сдвинула брови, подняла руку, показывая гигантский рост, махнула рукой в сторону лошадей и, подняв обе руки, показала пять пальцев левой и большой палец правой руки. Да, шесть — понял ли я, что лошадей было шесть? Потом она убрала правую руку, оставив у меня перед глазами левую с одним поднятым большим пальцем. Следовало полагать, что одну лошадь продали. Продали высокому человеку с большой бородой и кустистыми бровями. И чтобы все было окончательно понятно, она шагнула в грязь и, указав пальцем сначала на дорогу в Вену и отрицательно покачав при этом головой, вытянула руку в сторону Рейнской дороги и энергично закивала уже утвердительно.
163 
