110 
Дэвид покачал головой.
– Ты способна запутать мужчину так, что его жизнь превратится в клубок проблем.
– Вряд ли, если мужчина нормальный. Что за гости у тебя были?
– Обычные: мой секретарь и местный таможенный досмотрщик.
– Пришли обсудить, каким способом покончить с контрабандой, я полагаю.
– Можешь полагать что хочешь.
Такое впечатление, что того поцелуя и не было, если бы не его привкус на губах…
– Перестань нарываться на скандал. Итак, граф, вы женитесь на мне?
– У тебя напрочь отсутствует понятие о пристойности.
– Здравый смысл и пристойность редко соседствуют друг с другом. Почему женщина не может сделать предложение мужчине? Почему не может вызвать на дуэль своего обидчика? Почему молодой незамужней барышне нельзя иметь собственную спальню?
– Не имею представления, – удивленно пожал плечами Дэвид.
– Почему девушка не может носить короткую стрижку или выбрать в мужья мужчину младше себя?
Дэвид издал смешок.
– Дело говоришь, как всегда.
– Тогда поверь, когда я говорю, что мы предназначены друг другу. – Люси встала с кровати и подошла к Дэвиду. – Один из перлов моей тетки касается пристойности. Она сказала, что ты сбежал из Лондона, потому что мы вели себя непристойно на той театральной лестнице, и джентльмен обязательно усомнится, что из такой дамы получится достойная жена.
– Джентльмен просто выразит надежду, что та самая дама, когда станет женой, будет вести себя так же непристойно.
– А почему бы нет? – Люси положила руку ему на грудь, потом ее ладонь и вовсе скользнула ему в вырез сорочки.
Дэвид остановил ее руку.
– Люси…
– А дама может задаться вопросом, получится ли из джентльмена, который сбежал, не сказав ни слова, верный муж?
– Возможно, ей следовало бы подумать об этом. – Его глаза потемнели, голос стал хриплым: – Люси…
– Да? – Она ухватила его за ворот и потянула к кровати.
Дэвид сел и обнял ее за талию. Теперь их бедра были на одном уровне, как тогда, в ее комнате.
– Ты не унываешь.
– Надеюсь, что и потом не буду.
Люси прижалась к нему и сразу почувствовала, как сильно он возбужден. А разве может быть иначе? Существует один верный способ единым махом разрубить все узлы.
Тот самый способ, которым воспользовалась ее матушка.
Люси поцеловала Дэвида в губы, а потом надавила ему на плечи, вынуждая лечь. Он подчинился, но тут же перевернулся и подмял ее под себя.
Она ощутила на себе вес его тела, и от этого голод, снедавший ее, только усилился.
Пока он колебался, она вытащила его рубашку из-за пояса брюк и подняла. Кожа под ее ладонями была горячей. Все сомнения, мучившие его, вмиг исчезли, и, сунув руку ей под юбку, он принялся осыпать поцелуями шею и плечи.
Неожиданно он отстранился и сел, и Люси решила было, что проиграла, но он всего лишь собрался расстегнуть ей платье. Рассмеявшись, она оттолкнула его дрожащие руки и сама развязала шнуровку, а затем расстегнула крючки легкого корсета и осталась перед Дэвидом в нижней сорочке. Решив не останавливаться, Люси одним движением развязала узелок на горловине и раздвинула края ворота, подставляя ему грудь.
Не отрывая от нее взгляда, Дэвид снял куртку и жилет и, повалившись на нее, обхватил ее груди ладонями. Он целовал ее, пощипывал губами соски и при этом едва слышно повторял ее имя. Люси лежала с раскинутыми руками и испытывала непередаваемое наслаждение, от которого захватывало дух и хотелось смеяться.
И они смеялись вместе, пока он вдруг не произнес:
– Нельзя. Останови меня, Люси. Будь благоразумной.
Его слова еще больше ее развеселили. Она села – так ей было проще стянуть с него рубашку – и погладила по широкой груди.
– Какое отношение все это имеет к благоразумию?
Она опять повалила его на кровать.
– Ни изголовья, ни изножья. Ни начала, ни конца. Круг прекрасен, правда?
– Уроборос,[11] – выдохнул он, когда Люси села на него верхом. – Символ вечности.
– Великолепно. – Она опять потянулась к его губам, с радостью ощущая у себя между ног его набухшее естество и понимая, что давно мечтала об этом, что эта близость была ей нужна как воздух.
Люси соскочила с кровати, быстро скинула сорочку, развязала тесемки панталон. Выражение, с которым Дэвид наблюдал за ней, заставило ее с гордостью выпятить грудь и улыбнуться.
– Богиня, – произнес он хрипло, быстро избавляясь от остатков одежды, отшвыривал сапоги, так что один со стуком ударился о стену. – Но вот богиня чего – я не знаю. Греческие или римские со своими интригами тебе в подметки не годятся. Надо будет спросить у Николаса.
110 
