– Может, хотите кофе? Или чаю? Или воды? – спросила Клара Немец.
Она производила впечатление радостно возбужденной.
– Нет, спасибо, не хлопочите.
– Или пива?
Я задумался.
– Да, пожалуй, маленький стакан, – согласился я.
– У нас только бутылка.
– О’кей, тогда пусть будет бутылка.
Я ведь не обязан был выпивать ее всю. Клара Немец ждала, когда я сделаю первый глоток.
– Господин Плассек, сегодня в середине дня мы получили анонимное денежное пожертвование, – сказала она более или менее внезапно.
– Сегодня в середине дня? – переспросил я.
Ведь при сенсационных сообщениях не всегда улавливаешь с первого оборота, в чем состоит сенсация.
– Да, письмо отдали, должно быть, на стойку у входа. Я уже наводила справки, но госпожа Куннерт не может ничего вспомнить. Так или иначе, письмо попало ко мне. И когда я его открыла… Взгляните сами.
Она протянула его мне. То был белый конверт с наклеенными белыми полосками бумаги, на которых было напечатано: «В главную редакцию, Кларе Немец, лично». В конверте была толстая пачка денег и вырезка из газеты.
– Десять тысяч евро? – спросил я.
– Угадали! – воскликнула Немец.
Я пробежал глазами вырезку из газеты, в которой сразу заметил свою фамилию. Это был один эпизод из вышедшего в сегодняшнем номере очерка о деле Махмута, а именно тот, в котором говорилось о шансах возобновления процесса легализации беженцев из-за допущенной процессуальной ошибки. И в этой вырезке были выделены зеленым светящимся фломастером и снабжены тремя восклицательными знаками две фразы. То была цитата от неназванных укрывателей семьи Паевых, и она гласила: «Сейчас семье срочно нужен опытный адвокат. У нас на него, к сожалению, нет денег, но мы будем пытаться собрать их среди друзей».
– Значит, десять тысяч евро предназначены для Паевых, чтобы они могли позволить себе хорошего адвоката, – заключила Клара Немец.
Я кивнул. У меня как раз началась фаза, когда вещи из-за своего большого масштаба непостижимости не умещались в моей голове. И мне пришлось просить у нее еще одну бутылку.
– Я предлагаю выпить по бокалу шампанского, это я сейчас легко перенесу, – сказала она.
Мне это, разумеется, тоже было только кстати. У Клары Немец с самого начала вид был такой, что с ней очень даже можно было и выпить.
– Это явно продолжение большой серии пожертвований, – сказала она.
– Очевидно, – ответил я.
– Давайте чокнемся за это.
– Да.
– Благодетель, так сказать, сменил газету вслед за вами. Вы наш провозвестник счастья, господин Плассек. – При этих словах она рассмеялась, и это означало, что она считает этот факт, разумеется, чистой случайностью. Не могу сказать почему, но у меня свалился с сердца камень. – Но это значит также, что «День за днем» совершенно несправедливо был обвинен в том, что инициировал дело с пожертвованиями, – заключила Клара Немец.
– Если, конечно, новое пожертвование исходит не от людей из компании PLUS, чтобы отвести от себя подозрения, – заметил я.
Но это было, вообще-то, невозможно, ведь для этого они ни за что не выбрали бы статью о беженцах, которую сами же накануне отклонили из политических соображений.
– Как бы то ни было, мы должны решить, что нам теперь делать, – сказала она.
В одном мы быстро пришли к единому мнению. Поскольку Мануэль и я были, видимо, единственными, кто знал, где скрываются Паевы, на нас и возлагалась обязанность передать десять тысяч евро им или супругам-протестантам. В этой связи я тут же получил и следующую хорошую новость: адвокатская контора Райхерта, которая специализировалась на случаях с беженцами, уже передала через «Новое время-онлайн», что хочет взять на себя полномочия по защите, в крайнем случае безвозмездно – это, правда, означало, что они захотят вместо денег получить медийное возмещение. Ждали только гарантий от органов власти, что запланированное выдворение будет приостановлено. Из-за большого резонанса среди общественности, вызванного этим случаем, можно было надеяться, что таковая гарантия будет получена и Паевы вскоре смогут покинуть свое убежище. Я страшно обрадовался, что принесу Мануэлю радостную весть.
– И как мы обыграем это анонимное пожертвование? – спросила Клара Немец.
Я высоко оценил то, что она вовлекала меня в решение этого вопроса.
– Я считаю, не следует поднимать из-за этого большой шум, – посоветовал я.
Правда, я вообще был из тех людей, которые ни из-за чего в жизни не хотят поднимать большой шум, да и маленький тоже; собственно, вообще никакого шума. Потому что в принципе я ведь был прирожденный антижурналист, который говорил себе: вещи таковы, каковы они есть, неважно, раздуешь ли ты их на полную или оставишь при себе.