129 
И с этими словами он уехал, оставив после себя клубы поднятой пыли.
У Сильвии раскалывалась голова. За всю жизнь она почти не выезжала из Лондона, что раньше ей казалось вполне нормальным, но теперь она стала подозревать, что из-за этого многого была лишена. Двое чернокожих подростка направились в больницу, сказав ей:
— До свидания, — что было простой формальностью, но лицо больного мальчика молило о том, чтобы они и впрямь вскоре свиделись.
Сильвия втащила чемоданы на небольшую веранду из полированного зеленого цемента. Оттуда она прошла в тесную столовую, в которой находились стол из замасленных досок, стулья, крытые шкурами, полки с книгами вдоль одной стены и несколько картин. Все картины, кроме одного пейзажа с туманным закатом в гористой местности, изображали Иисуса.
Появилась худенькая невысокая негритянка, сияя гостеприимной улыбкой, сказала, что ее зовут Ребекка и что она покажет Сильвии ее комнату.
Эта комната, в которую вела дверь из столовой, вмещала узкую железную кровать, небольшой стол, пару жестких стульев и пару настенных полок для книг. В стены было вбито несколько гвоздей — вешать одежду. Каким-то чудом сюда занесло маленький комод из тех, которыми раньше меблировались все без исключения гостиницы. Над кроватью висело распятие. Стены были сделаны из кирпича, пол — тоже из кирпича, потолок — из тростника. Ребекка сказала, что принесет чаю, и вышла. Сильвия опустилась на стул, переполняемая чувством, которое никак не могла идентифицировать. Да, новые впечатления; да, она ожидала их, знала, что почувствует себя одинокой, чужой. Но что с ней происходит? Волны горькой пустоты захлестывали ее, и когда она направила взгляд на распятие, чтобы немного прийти в себя, то подумала только, что даже Христос был бы удивлен, оказавшись в этом месте. Но хотя бы она сама, Сильвия, не удивляется тому, что нашла Христа посреди такой нищеты? Прислушалась к себе: нет. Тогда что с ней? За окном ворковали голуби, кудахтали о чем-то своем куры. «Я просто избалованная дрянь, — отругала себя Сильвия, подняв это выражение откуда-то из глубин памяти. — Вестминстерский собор меня устраивает, а вот хижина из кирпича и тростника, значит, нет». За окном летела пыль. С улицы казалось, что в доме не больше трех-четырех комнат. Где же тогда комната отца Макгвайра? Где спит Ребекка? Сильвия ничего не понимала и, когда пришла с чаем Ребекка, сказала, что у нее болит голова и она бы прилегла.
— Да, доктор, вы ложитесь, и вам скоро станет лучше, — кивнула Ребекка с типично христианской бодростью: дети Христа улыбаются и готовы ко всему (как и «дети цветов»). Ребекка задернула занавески из черно-белого матрасного тика, которые, подумалось Сильвии, в каком-нибудь лондонском салоне стали бы последним шиком. — Я позову вас к обеду.
Обед. Сильвия думала, что дело уже к вечеру, день тянулся бесконечно. А всего только одиннадцать часов.
Она легла, прикрыв глаза ладонью, заснула и через полчаса была разбужена Ребеккой, прибывшей с новой порцией чая и извинениями от отца Макгвайра, который передавал, что задерживается в школе и встретится с Сильвией только за обедом, а также что до завтра ей лучше не нагружать себя делами, а отдохнуть после долгой дороги.
Добросовестно передав это пожелание священника, Ребекка заметила, что доктора ждет больной с фермы Пайнов и что там пришли еще и другие люди и, возможно, доктор смогла бы… Сильвия стала надевать белый халат, и Ребекка наблюдала за этим действием с таким видом, что врач спросила:
— А что мне тогда надеть?
Ребекка тут же сказала, что халат недолго останется белым. Не найдется ли у доктора какого-нибудь старого платья?
Сильвия не носила платьев. На ней были самые старые ее джинсы, надетые в дорогу. Она повязала волосы косынкой. Перед тем как удалиться в кухню, Ребекка показала Сильвии тропу, ведущую в больницу. Вдоль тропы росли гибискус, кусты олеандра, свинчатка, все покрытые пылью, но выглядевшие при этом так, будто для них не существует более приятных условий, чем сухой зной и солнце в небе без единого облачка. Тропа спустилась по каменистому склону и привела Сильвию к тростниковым навесам на жердях, воткнутых в красноватую землю, и к сараю с распахнутой дверью. Оттуда вышла курица. Остальные куры лежали под кустами, тяжело дыша, раскрыв клювы. Под большим деревом сидели те два подростка, которые приехали с ней в джипе. Один из них поднялся и сказал:
129 
