104 
— А как насчет Амелии Нулан?
При упоминании этого имени Доусон невольно вздрогнул от острой, почти физической боли и от… желания, которое пронзило его с ног до головы.
— Я пытался с ней поговорить, но она меня даже на порог не пустила.
— В буквальном смысле или в переносном?
Доусон немного подумал.
— В обоих. Она не хочет разговаривать с прессой. Особенно теперь, когда убили женщину, которая у нее работала.
— А-а… домработницу… Сначала муж, потом это… Что ж, двойная трагедия, которую она пережила, это… Это тоже интересно. Короче, попробуй еще раз, о’кей? Используй свое мужское обаяние, наконец! Я столько о нем слышала, и теперь мне хочется узнать, есть ли правда в этих баснях.
— В настоящий момент я не могу ничего использовать, — ответил Доусон достаточно резко. — Я совершенно выдохся. Сначала я приму душ, потом сяду с бутылкой пива к телевизору и включу какой-нибудь футбол… или бейсбол, все равно, а уж потом сяду за работу. И не рассчитывайте, мисс Пламмер, что я буду четко следовать вашим указаниям. Буду работать, как привык, а с результатом вы сможете ознакомиться, когда прочтете готовую статью.
Доусон дал отбой, поставил телефон на виброзвонок и, откинувшись на кровати, прикрыл глаза согнутой рукой. Он не солгал, когда сказал Драконше, что измотан. Больше всего он сейчас нуждался во сне, но как в него провалиться? От транквилизаторов, седатинов и снотворных Доусон отказался, а виски почему-то перестал действовать на него отупляюще, давая только короткий период возбуждения, после которого Доусон чувствовал только свинцовую тяжесть в голове да легкую тошноту.
Оставалось только положиться на себя — на собственное умение сосредоточиться и кое-какие познания в аутотренинге. Доусону почти удалось убедить себя, что он способен обрести покой одним лишь усилием воли, но как ни пытался он представить себе заснеженные вершины гор, голубое небо в пятнах облаков и серебряные нити ручьев, прокладывающих свой путь сквозь первобытные леса, у него ничего не получалось. Вместо картин, ассоциирующихся с безмятежностью и спокойствием, его разум упорно возвращался к одному и тому же — к женщине, которая несколько часов назад навсегда ушла из его жизни.
К женщине, которую он страстно желал, но не мог получить ни при каких условиях.
Почему сегодня он не попытался ее догнать?..
Этот вопрос задал ему Хедли. Еще тогда Доусон удивился, что старший товарищ его не понимает. Для него самого ответ был абсолютно очевиден и лежал, что называется, на поверхности. Да потому, что сама Амелия этого ни в коем случае не хотела. Она была по горло сыта знакомством со столь сомнительной личностью. Для нее Доусон был мошенником, пронырой и лицемером, который был готов на все ради сенсации. Человеком, который ради эксклюзивной информации не гнушается ничем. Двурушником, который строил для ее детей корабли и песчаных драконов, лишь бы добиться своего.
Таким Амелия представляла себе Доусона Скотта.
Но даже если бы он с самого начала был с ней откровенен, если бы рассказал все без утайки, если бы завоевал ее доверие, и, возможно даже, ее расположение, сегодня она все равно бы ушла, а он не попытался бы ей помешать. Доусон не был святым, — он и сам это хорошо знал, но не был и бессовестным эгоистом, и ему было совершенно ясно: сейчас Амелии меньше всего нужен еще один мужчина, который будет с воплями просыпаться по ночам.
Доусон как раз боролся с этой унизительной мыслью, когда завибрировал его телефон. Нашарив аппарат среди скомканных простыней, он бросил взгляд на экран и, увидев имя Хедли, выругался. Сначала Доусон хотел сбросить номер на дисплее, но это означало бы только отсрочить неизбежное. Еще раз крепко выругавшись, он нажал кнопку «ответить».
— Я как раз собирался в душ. Можно я перезвоню тебе позже?
— Нет, это срочно.
— Ты что-то хрипишь. Ты не простудился?
— Нет. Просто сорвал голос.
Доусон усмехнулся:
— Ты пел? Или просто хватанул холодного пива?
— Не пел. Я кое-кого убеждал.
— Кого же?
— Шерифскую службу и полицейское управление Саванны. В результате они все же подключили Кнуца и… Как хорошо, что я их все-таки уговорил!
— Ну ладно-ладно, не волнуйся. Смотри, еще давление поднимется. Ева мне тогда голову оторвет.
— Они нашли отпечатки на дождевике Стеф.
— Отпечатки? — Доусон сел на кровати.
104 
