76 
она была просто доброй девчушкой из Нью-Мексико.
ну а с Рени я виделся еще несколько раз после той встречи, но это было уже не то. так наше знакомство ни во что и не вылилось, во-первых, я опасался, что соседи настучат Мириам, и во-вторых, наши отношения строились на постулате, что я воспринимаю Рени только как артистку и леди, в чем мы друг друга и убедили, поэтому любая сексуальная активность немедленно разрушила бы строго беспристрастные отношения артиста и критика и неминуемо привела бы к банальной склоке, а то, как оно складывалось, было даже забавней и перверсивней обычной постельной гимнастики, но спалился я не на Рени, а на пухлой домохозяйке — жене автомеханика, что проживала в доме позади нашего, как-то часов в 10 утра она заявилась одолжить то ли кофе, то ли сахару, то ли еще чего-то там. на ней была свободная ночнушка, и когда она склонилась над шкафчиком, чтобы отсыпать кофе или чего она там хотела, пухлые сиськи просто вывалились наружу.
это было грубо сработано, она смутилась и покраснела, во мне все закипело, я чувствовал себя так, будто в меня вкачали тонны энергии и она забродила во мне в поисках выхода, в следующее мгновение мы уже тискались в объятиях, я давился парными прелестями и представлял себе ее мужа, который в этот момент заезжает на своей тележке под какую-нибудь машину и, сыпля проклятиями, орудует замасленным гаечным ключом, потом я уволок сладкую пышку в спальню и выпустил из себя забродившую дурь, получилось неплохо, только было странно наблюдать, как этот пончик забирается в ванну вместо Мириам, потом она ушла, мы так и не сказали друг другу больше ни слова, кроме тех первых, когда я открыл дверь и она попросила чего-то там одолжить — то ли кофе, то ли сахару или чего она там хотела, скорее всего, она пришла одолжить меня.
через пару дней, поздно ночью, Мириам, подвыпив, вдруг заявила:
— я слышала, ты потягиваешь эту толстушку с заднего дома?
— ну, не такая уж она и толстушка.
— отлично, только я не намерена это терпеть, я вкалываю, а он развлекается, все, уходи.
— до утра-то можно остаться?
— нет.
— да куда я сейчас пойду?
— хоть к чертям собачьим!
— и это после того, что было между нами?
— и это — после того, что было между нами!
я попытался как-то смягчить Мириам, приласкать, но это только пуще разозлило ее. благо сборы были неутомительны, все, чем я владел, уместилось в небольшом картонном чемодане, повезло мне и с жильем, у меня оставались кое-какие деньжата, и я снял приличную комнатуху на Кингсли-драйв за вполне разумную плату, я тогда долго гадал, как это Мириам вычислила меня и эту пампушку и совсем проигнорировала отношения с Рени. но потом до меня дошло, дело в том, что все они там дружили, они постоянно общались или непосредственно, или телепатически, или еще каким хитрым способом, который мужчинам и неведом, достаточно было малейшего намека, любой маломальской информации, и все — мужик спекся.
иногда, проезжая по Западной авеню, я примечал афишу ночного клуба, там значилась и Рени Фокс, только ее имя не было заглавным, имя первой артистки красовалось неоновыми буквами, а уже ниже среди еще парочки других имен была и Рени. я так и не посетил это заведение.
а вот с Мириам мне довелось еще раз увидеться возле магазина с дешевыми товарами, она была с собакой, завидев меня, пес стал прыгать и рваться, я подошел и приласкал его.
— ну хоть кто-то по мне скучает, — сказал я Мириам.
— да я знаю, я даже пыталась как-то вечером привести его к тебе повидаться, уже хотела нажать звонок, когда из-за двери послышался визг очередной твоей сучки, чтобы не отрывать тебя, мы ушли.
— у тебя очень богатое воображение, никого у меня не было.
— у меня нормальное воображение.
— знаешь, иногда я бываю в этих местах…
— нет, не надо, у меня есть отличный друг, у него хорошая работа! он не боится трудиться!
и с этими словами она повернулась и пошла прочь, женщина и собака уходили из моей жизни со всеми ее заботами и на прощание вихляли своими попами, а я стоял на краю тротуара и смотрел на проходивших мимо людей, пока не остался совсем один, светофор горел красным, а когда зажегся зеленый, я пересек эту жестокую улицу.
мой друг — по крайней мере, я считаю его своим другом — один из лучших поэтов нашего времени, так вот: он впал в отчаяние у себя в Лондоне, с приступами отчаяния были знакомы еще древние греки и древние римляне, это может случиться с человеком в любом возрасте, но самым вероятным временем проявления этой напасти надо считать закат четвертого десятка, когда вам уже под полтинник, на мой взгляд, это следствие застоя — отсутствия движения, всевозрастающей нехватки треволнений и удивления, я называю такое состояние — ПОЗИЦИЯ ЗАМОРОЖЕННОГО, хотя слово ПОЗИЦИЯ здесь не очень подходит, зато такое сравнение позволяет нам взглянуть на труп с некоторой долей юмора, иначе просто не разогнать сгущающийся мрак, любой может оказаться в позиции замороженного, основным индикатором этого служат такие плоские фразы, как: «я не могу это больше выносить!», или: «да провались оно все пропадом!», или: «ну, привет Бродвею», но у большинства это быстро проходит, и человек возвращается к своей обычной жизни — лупит жену и тянет свои табельные часы на работе.
76 
