– Правда.
– Только мне почему-то кажется, что тебе не нравится то, что ты знаешь…
Я свесила ноги с кровати, поднялась, проверяя, твердо ли стою, и, сделав несколько шагов, опустилась на корточки возле своего рюкзака.
– Ты как? – в спину спросил Горыныч.
– Идти смогу.
В приоткрытой Арисовой сумке вновь что-то блеснуло, привлекая внимание – какая-то железка, напомнившая те фигурки, которые в кузнице Семена делал бывший охранник и шофер, а теперь – молодой колдун и друг Горынычевой сестры.
– Это тебе Володя дал? – спросила я и потянулась к заинтересовавшей меня вещице.
И тут же с воплем отдернула руку.
Едва коснулась, а ощущение такое, будто по локоть руку в кипяток сунула. До косточек обожгло.
Арис рывком поднял меня на ноги, а я испуганно прижалась к нему, пытаясь понять, что произошло.
– Что это? – от боли на глаза навернулись слезы. – Что это там… в сумке?
Горыныч ответил не сразу.
– Одна нужная вещь, – сказал наконец. – Огненный дал.
Огненный? Ах, Огненный! Тогда ясно. Тогда все ясно. Ведь разве можно ждать добра от огня? Нет, никогда, ни за что! Огонь – зло. Огонь – враг…
Я тряхнула головой, успокаивая нахлынувшую вдруг ярость. Слышала, как кто-то заглянул в комнату – узнать, чего кричали, и все ли в порядке, но не вошел, не остался.
– А куда мы поедем? – шепотом поинтересовалась я, уткнувшись носом Арису в плечо.
– Я не могу сказать.
– Чтобы эти черные не подслушали? – вздохнула. – Тоже верно…
Ладонь Горыныча тяжело лежала на затылке. Неподвижным взглядом я смотрела на рукав мужской рубашки и думала о том, что придется теперь не задавать вопросов и слепо довериться одному единственному человеку, который знает, что делать. И будь что будет – все лучше, чем стрелы в спину от бдительных товарищей Фомы. И, словно в ответ на эти мысли, Арис произнес негромко, но твердо:
– Все будет хорошо.
Мне всегда казалось, что после этой фразы самое время начинать панику, но… очень уж хотелось поверить.
* * *
Нас провожали немногие. Настасья с Алиной собрали еды в дорогу – и нам, и конвоирам, которые должны были сопровождать нас до места. Солнце спряталось за тучами, и легкий ветер приятной прохладой касался лица.
На улице ждала повозка – я еще вяло обрадовалась: хорошо хоть не верхом. Фома и его люди стояли кругом, готовые в любой миг запрыгнуть в седла, а больше на улице никого не было. Поселок словно вымер – закрыты ставни, хозяева не копошатся в огороде, не отдыхают в тени садов. Даже любопытные не вышли поглазеть из-за забора. В конце улицы видно палатки, но и там тихо. Лишь одинокая фигурка Карины замерла поодаль. Девушка явно сомневалась, стоит ли подойти, но потом все-таки приблизилась к нам с Арисом.
– Валечка, прости меня, пожалуйста!
В ее темных глазах читалось искреннее раскаянье, но я не сдержала улыбки: надо же, Валечка!.. Горыныч, похоже, растерялся.
– Хорошо, – сказал, – только больше меня так не называй.
– Как? – Карина несмело улыбнулась. – Валечкой?
– Наверное, – нахмурился Арис и махнул рукой: – А, ладно, все равно забыл уже…
Алина все время держалась рядом со мной, в ее глазах стояли слезы – видно, подруге стоило большого труда не расплакаться.
– Возвращайтесь поскорей, – прошептала она, обняла меня на прощание и отошла.
Леон просто пожал Арису руку.
– Удачи, – коротко и серьезно сказал он.
А Горыныч кивнул так же серьезно – наверное, очень надеялся на эту самую удачу.
Затягивать болезненное прощание не стоило. Я забралась на повозку, всем своим видом показывая готовность отправиться в путь, но Арис не торопился и то и дело поглядывал в небо. Так, словно хотел чего-то попросить… Но я слишком хорошо знала, кого он там выглядывает на самом деле. И знали это черные тени, которые беспокойно зашевелились, стоило Арису приблизиться.
– Мы будем удаляться от Пустоши.
– Нет! – вырвался у меня отголосок чужого недовольства. Взяв себя в руки и мысленно приказав теням заткнуться, я перевела дыхание: – Ясно.
– Мне придется тебя связать.
Голос спокойный, бесстрастный, и прямой взгляд в глаза. Не спрашивает разрешения – просто ставит перед фактом. Что ж, я ведь решила довериться?
Послушно протянула руки, но сердце кольнуло обидой, когда Арис перетянул запястья веревкой, неудобно заведя мне руки за спину. А потом зачем-то связал и ноги. Видно, чтоб не убежала… Люди вокруг молчали. На одних лицах читалась мрачная решимость, на других – жалость. Сестра Ариса смотрела с недоумением, а Алина – со страхом и сожалением. Настасья словно стремилась приободрить, а ее муж, Андрей, выглядел так, будто хотел попросить прощения. Фома наблюдал с бесстрастной внимательностью, проверяя, все ли идет как надо, и готовый в любую секунду вмешаться. От всех этих взглядов хотелось провалиться сквозь землю, стыдно было, словно раздели и выставили на показ.