253 
Незнакомые люди у дороги. Встревоженное лицо Леона.
– Спрашивают, как она.
– Огненный оставил ей жизнь, – Горыныч злится. – Что еще надо?
– Говорят, ей нельзя к людям.
Знакомая комната. Прохладная постель.
– У нее рука сломана, – шепот Алины. – Я залечу. Только надо правильно сложить кости.
– С лошади упала, – бормочет Арис. – Сейчас, найду кого-нибудь…
– Ты не знаешь, что делаешь! – громкий, чужой голос.
И спокойный Горыныча:
– Знаю.
– Она снова поведет их к границе! Не сегодня, не завтра, но скоро!
– Знаю, – вздох. – Ты все сказал?
Тишина. Грохот. Хлопает дверь – и снова тишина. Теплая ладонь ложится на лоб, осторожно гладит по волосам.
– Женька… Ну почему ты не сказала?
День медленно катится к вечеру. От лучей заходящего солнца блики на потолке становятся золотыми, потом – огненно-алыми. Словно зарево пожара.
Закрываю глаза, чтобы не видеть. Так легче… И снова голоса сквозь сон:
– Может, похлебки принести? – это хозяйка. – Поела бы… Тогда молочка принесу свеженького. Проснется – попьет…
– Свечку, – говорит Арис. – Свечку принесите.
Ветер крепчает, шелест за окном становится громче. Под него так хорошо спать…
Я проснулась мгновенно – так и не поняла отчего. Черные тени на потолке метались в нервной пляске, спускаясь по стенам, подбираясь все ближе и ближе.
Договор.
Я смотрела, не в силах пошевелиться.
Наша, наша…
– Проснулась? – чей-то голос, потом шаги, скрип открывающейся двери: – Арис! Иди сюда, проснулась…
Сквозняк хлопнул форточкой, тени качнулись, прыгнули. Я дернулась, закрываясь руками, и когда меня схватили за запястья, закричала.
Вместо крика из горла вырвался сиплый кашель, стало нечем дышать.
– Женя, это я, слышишь? Все хорошо, все хорошо, не бойся…
Арис успокаивал меня, прижимая к себе, гладил по спине, пока я пыталась прокашляться. Потом приподнял за плечи, заглядывая в лицо. Почему-то он показался мне сердитым. Но я была так рада его видеть, что готова была выслушать любые упреки – только бы он не уходил.
Но Арис и не думал меня ругать.
– Горло болит? – спросил. – Позвать Алину?
Я покачала головой, и на всякий случай взяла его за руку. Небо за окном казалось черным. Живой огонек танцевал над толстой, медленно оплывающей свечкой в глиняной подставке, тени двигались по стенам и потолку, клубились чернотой по углам. Я старалась не смотреть на них и не сводила взгляда с неровных, ломаных линий на ладони Ариса.
– Прости, – собственный голос, едва слышный, осипший, я не узнала, и потому замолчала растерянно, забыв, что многое хотела объяснить – и про договор, и извиниться, что не сказала о нем раньше.
– Ничего, – отозвался Горыныч, – разберемся… Молоко будешь? Еще теплое.
Кувшин стоял на столе. Арис налил молоко в кружку и помогал, придерживал ее, пока я пила. Потом накинул мне одеяло на плечи и сидел рядом – молча, ни о чем не спрашивая. Говорить было больно, поэтому я тоже молчала. Ветви деревьев скреблись в распахнутые ставни, а над свечей, напуганное дыханием влетевшего в форточку ветра, дрожало пламя.
* * *
Утро лилось в окно – нестерпимо яркое, нещадно пекло глаза, заставляя морщиться, прятаться от безжалостного солнечного света. За плотно закрытой дверью спорили. Алина сидела на кровати – сжимала прохладными пальцами мою ладонь и прислушивалась к доносившимся из горницы голосам.
Подруга успела рассказать, что весь вчерашний день и всю ночь возле дома Андрея и Настасьи стоял караул: так уж вышло, что для жителей Хмельков произошедшее со мною больше не было тайной. Ночью, когда меня хватились, и Арис с Леоном поскакали вдогонку, кто-то из соседей увидел, сказал Фоме. Тот позвал нескольких человек и поехал следом. И если б случилось так, что он оказался бы у Пустоши раньше Горыныча, лежать бы мне на дороге со стрелой в спине. Или с несколькими – для верности.
Как Арис его убедил – я не спрашивала. Скорее всего, люди не посмели пойти против воли Огненного Змея, неведомо почему оставившего мне жизнь. Но сегодня предложение каким-нибудь гуманным способом умертвить опасную колдунью звучало неоднократно и недвусмысленно.
– Я понимаю, – бубнил кто-то басом, и нам с Алиной было прекрасно слышно каждое слово, – я понимаю, что она не виновата, но…
253 
