Особенно,... 
57 
Франклин Зеннокотти забыл упомянуть, что Ланца были набожными людьми.
Коста кивнул.
— Постараюсь не путаться под ногами.
— Я уверена, что ты с уважением отнесешься к нашим порядкам. Будешь сам убирать за собой постель и вовремя являться к столу. Доктор терпеть не может, когда опаздывают.
— Разумеется, — поспешил заверить Коста. — Обещаю не опаздывать, конечно, когда я буду дома. Я хочу хорошенько познакомиться с городом. Обойти художественные галереи, музеи… и все такое.
Миссис Ланца скривила тонкие губы.
— Я попросила бы тебя накануне ставить меня в известность. Порядок в доме не должен страдать от твоих приходов и уходов.
— Конечно, миссис Ланца. Я не причиню вам ни малейшего беспокойства.
Она скрестила руки на плоской груди.
— Мы в этом уверены, молодой человек.
Коста слабо улыбнулся. Две недели с миссис Ланца — не слишком приятная перспектива!
— Я собирался сегодня вечером кое-куда сходить.
— Только не сегодня, пожалуйста. Я уже заказала обед и ужин на всех, и мне бы не хотелось перекраивать распорядок дня.
— Конечно, миссис Ланца, я понимаю.
На самом деле он ничего не понял. И не мог дождаться, когда наконец сможет увидеться с Джино.
* * *
— Ну что? — спросил мистер Пуласки. — Все еще нет ответа?
Джино покачал головой.
Старик закрыл глаза и прижал пальцы к вискам.
— Должно быть, почта плохо работает. Я бы на твоем месте не стал волноваться.
— Кто сказал, что я волнуюсь? — Джино вскочил со стула и начал нервно мерить комнату шагами. — Просто боюсь, как бы письмо не затерялось в дороге. Знаете, папаша, я вот что думаю. Не махнуть ли мне прямо туда?
Старик открыл глаза и посмотрел в окно, на оживленную улицу. После нападения он только пару дней как начал вставать, но все еще боялся выходить на улицу. Там найдется много охотников до его денег, золотых часов и даже его жизни.
— Что вы мне посоветуете? — спросил Джино, раскачиваясь на пятках.
— Насчет чего?
— Ехать или не ехать в Сан-Франциско? — выкрикнул Джино. Старик совсем выжил из ума. Наверное, те парни вышибли из него мозги.
— Я бы советовал тебе недельку-другую подождать, — сказал мистер Пуласки, вновь ухватив нить разговора. — Однако… — Он остановился, забыв, что хотел сказать.
— Что? — обеспокоенно спросил Джино, вбивая кулак правой руки в левую ладонь.
— Я думаю, — мистер Пуласки вдруг почувствовал резкую боль и закатил глаза. — Я д… — Боль раздирала на части его тщедушное старческое тело. Он закашлялся и не заметил, как при этом у него пошла горлом кровь, стекая на подбородок. Мистер Пуласки устремил на Джино невидящий взгляд и подумал о своей любимой жене. Даже едва не произнес вслух ее имя. Однако новый приступ боли разорвал ему грудь, и он рухнул в кресло.
Паника охватила Джино.
— Мистер Пуласки! Папаша! В чем дело? — он схватил старика за плечо. — Очнитесь, папаша! Очнитесь!
Он нагнулся и заглянул мистеру Пуласки в лицо. Глаза и рот старика были открыты. Но это уже было не лицо, а маска смерти.
— Ох, нет! — забормотал Джино. — Иисусе Христе! Нет!
Он встал перед умершим на колени и покачал у себя на груди его голову. Из его глаз — впервые за много лет — покатились слезы. Мистер Пуласки был славным старикашкой. Никому не причинил зла. За что?
Джино вытер глаза тыльной стороной ладони и поднялся на ноги.
Леонора никогда не познакомится с автором любовных писем, которые она получала каждую неделю на протяжении целого года. Более того, мистер Пуласки никогда не увидит Леонору.
— Ах, черт, папаша! — вырвалось у него. — Неужели ты не мог подождать?
* * *
В семь часов утра в доме на Бикмен-плейс подавали завтрак: горячую овсянку, густое, сладкое какао и большие ломти хлеба.
Коста ел весьма умеренно. Миссис Ланца была недовольна.
— Плотный завтрак дает человеку силы для трудов праведных — хороший врач всегда внушает это своим больным. Правда, дорогой?
В восемь Коста вышел из дома. Наконец-то он свободен! Он полной грудью вдыхал нью-йоркский воздух. Здесь пахло иначе, чем в Сан-Франциско. Воздух был жестче, со множеством примесей. Когда-то это был его родной город, но Коста старался не вспоминать об этом. Настоящая жизнь началась в тот день, когда Франклин Зеннокотти увез его в Сан-Франциско. О том, что было до этого, Коста предпочитал забыть. Он только знал, что обязан жизнью Джино Сантанджело. Если бы не Джино, он кончил бы свои дни в исправительной колонии.
57 
