Особенно,... 
30 
— Простите, если мое поведение в Воксхолл-Гарденз обидело вас, — нахмурившись, проговорил он.
— Почему вы просите прощения? Ведь я… — Она нетерпеливо тряхнула огненно-рыжими кудряшками. — Вам не за что просить прощения. Ведь вы же знаете, что мне понравилось… то, что произошло.
Все эти два дня их любовное приключение не шло у него из головы. Ночью, лежа без сна, Бенедикт думал о Женевьеве, вспоминал ее прекрасное тело и чувствовал возбуждение, причиняющее ему почти физическую боль. В такие минуты ему казалось, что он обманул Женевьеву, утверждая, будто ему совершенно не требуется удовлетворение и он счастлив уже тем, что смог доставить удовольствие ей. Конечно же это совсем не так.
Он вспоминал о вечере, проведенном с Женевьевой, постоянно, в клубе и во время разговора с Эриком Каргилом о том, как лучше распорядиться информацией, которую удалось добыть у французского графа на балу у леди Хаммонд. Все эти мысли утомили Бенедикта. К тому же он не спал две ночи подряд, постоянно находясь в состоянии раздражения и неудовольствия. Раздражение его только усилилось, когда дворецкий сказал, что Женевьевы нет дома, и он понял, что это ложь, когда увидел Софию Роудандз, беспрепятственно вошедшую внутрь.
Ему было обидно, что Женевьева не хочет его принимать, когда он только о ней и думает. Впервые в жизни женщина отвергала его как мужчину. И он никак не мог понять почему.
В конце концов он решил проникнуть в дом Женевьевы и узнать, в чем дело. Это не составило особого труда для королевского шпиона, он умел действовать быстро и слаженно даже в самых опасных ситуациях. Что уж говорить о проникновении в дом с такой невнимательной и не особо умной прислугой.
Но когда Бенедикт увидел подавленную и безучастную ко всему Женевьеву, его раздражение улетучилось, уступив место сочувствию. Он готов был пойти на что угодно, чтобы успокоить эту прелестную женщину.
— Я не собирался ни в чем вас обвинять… Что с вами? — В пылу разговора Бенедикт взял Женевьеву за руку. Она вскрикнула от боли, и лицо ее побледнело. Казалось, она вот-вот потеряет сознание. — Что случилось? Что с вами, Женевьева?
— Пожалуйста, отпустите мою руку, Бенедикт. Мне больно! — задыхаясь, проговорила она. Глаза ее наполнились слезами.
Бенедикт сразу же выпустил руку.
Так вот в чем дело! Она травмирована более серьезно, чем хотела показать.
— Что с вами, Женевьева? Рука все еще болит?
— Нет, уже практически зажила, — вымученно улыбнувшись, заверила Женевьева.
— Покажите мне руку, — теперь уже всерьез обеспокоившись, потребовал Бенедикт.
— Нет! — воскликнула Женевьева, в ужасе глядя на него, и поскорее спрятала больную руку за спину.
— Женевьева…
— Я же уже сказала, со мной все в порядке, — нетерпеливо повторила она. — И прошу вас, довольно об этом!
— Тогда позвольте мне самому удостовериться, что все действительно в порядке. Покажите мне руку.
Некоторое время она молча стояла, опустив глаза, словно на что-то решаясь. Наконец медленно, очень медленно протянула больную руку.
Размотав повязку, Бенедикт принялся осматривать ее.
— Кто это сделал?! — вне себя от гнева вскричал Бенедикт. Он не отрываясь смотрел на огромный черно-фиолетовый синяк, покрывавший запястье.
Женевьева вздрогнула от испуга. Еще никогда она не видела его таким взбешенным.
— Я уже объясняла вам, что прижала руку.
— Не говорите ерунды! Если бы вы просто прижали руку, не возникло бы такого синяка. — В эту минуту он опять превратился в свирепого и насмешливого Люцифера.
Но Женевьева понимала, что сердится он не на нее, а на того, кто посмел причинить ей боль и страдания. Она по-прежнему отмалчивалась о поступке Уильяма Форстера. Ведь в таком настроении он наверняка отправился бы к нему домой и как следует его проучил. Судьба пасынка нисколько ее не заботила. Она даже хотела, чтобы кто-нибудь когда-нибудь призвал к ответу этого негодяя. Но она слишком хорошо знала его. Он очень подл и злопамятен и обязательно нашел бы способ отомстить ей. Причем низко и гадко. Например, распустить о ней грязные сплетни.
Женевьева не выходила из дому и не принимала гостей в течение двух дней, потому что состояние ее руки заметно ухудшилось. Она боялась встретиться с Бенедиктом Лукасом, который непременно заметил бы, что у нее невыносимо болит рука. Она решила сидеть дома, пока все не заживет окончательно. Женевьева не думала, что это продлится так долго.
30 
