Особенно,... 
33 
— А который час?
— Около двух.
— Ночи? — Глаза ее расширились от испуга. — Но вы не должны… Вы не можете быть в моей спальне в два часа ночи. Что подумают люди?
— Меня совсем не интересует, что они подумают. Мне гораздо важнее было оставаться рядом с вами, пока вам не станет лучше. Поймите, я не мог уйти.
Но это недопустимо! Он должен немедленно покинуть ее дом. Ведь если кто-то узнает, что Бенедикт Лукас находился ночью в ее спальне, разгорится колоссальный скандал. А вдруг об этом узнает Уильям? Нет, об этом лучше не думать. Одна мысль об Уильяме Форстере повергала ее в ужас. Как Бенедикт посмел совершить столь дерзкий поступок? Если его не волнует общественное мнение, то это совсем не значит, что оно не должно волновать ее. Он о ней совсем не подумал!
Но с другой стороны, он так трогательно о ней заботится. Его беспокойство искреннее. Разве какой-нибудь другой мужчина мог бы так переживать из-за состояния почти чужой женщины. Кто она ему? Не жена, не возлюбленная. Да к тому же он смог бы защитить ее от гнева Уильяма, если бы тот вдруг ворвался в дом. Рядом с ним она всегда чувствовала себя в безопасности.
После смерти мужа Женевьева думала, что теперь ей нечего опасаться. Она станет свободной и независимой. Как же она ошибалась! Теперь приходится терпеть жестокость пасынка. Но она должна справиться с этим сама, без посторонней помощи. Она не имеет права ни на кого перекладывать свои проблемы. В том числе и на Бенедикта. Пора привыкнуть к тому, что она свободна и независима, не стоит полагаться на кого-либо и ждать помощи от других людей.
Женевьева достаточно натянуто улыбнулась Бенедикту:
— Но теперь я проснулась, и вы увидели, что мне уже гораздо лучше. Думаю, вам пора возвращаться домой.
— Неужели? — Бенедикт надменно поднял бровь.
— Да, я действительно считаю, что вам лучше уйти. — С этими словами Женевьева откинула покрывало, собираясь встать с постели. Слава богу, она одета, Бенедикт не стал снимать с нее платье. Но ей не удалось даже сесть на кровати, потому что рукой, продетой в перевязь, невозможно было даже шевельнуть.
— О господи! — воскликнула Женевьева, пытаясь сесть, опираясь на здоровую руку.
— Давайте я вам помогу, — предложил Бенедикт, поднялся с кровати, взял Женевьеву за здоровую руку, помог сесть, а потом встать на ноги.
— Доктор сказал, что в течение нескольких дней вам нельзя двигать больной рукой. Поэтому вам должен кто-то помогать.
— Надеюсь, хотя бы ночным горшком я смогу пользоваться самостоятельно, — раздраженно проговорила Женевьева.
— Не волнуйтесь, конечно, сможете, — рассмеялся Бенедикт. Он был рад, что к ней вернулось присутствие духа и чувство юмора. — Но надеюсь, вы позволите мне помогать вам?
— Конечно нет! — возмутилась она. — И как вам такое могло прийти в голову?
— Вы не сможете обходиться без посторонней помощи, пока рука не заживет, — спокойно возразил Бенедикт. — Об этом нечего и думать.
— Ничего, как-нибудь справлюсь. Но спасибо, что предложили мне помощь.
— Ну как хотите, — легко согласился Бенедикт.
— И перестаньте так хитро улыбаться, Бенедикт. Если думаете, что я без вас не справлюсь, то ошибаетесь. — С этими словами она отправилась в другую комнату и плотно прикрыла за собой дверь, чтобы переодеться и привести себя в порядок.
Насмешливая улыбка сошла с лица Бенедикта, как только дверь за Женевьевой закрылась. Ему не давала покоя мысль, почему она так испугалась, когда, проснувшись, поняла, что не одна в спальне.
Кого она боится? Неужели его? И если это так, то почему?
Может быть, из-за того, что произошло между ними? Вряд ли. Ведь Женевьева все время повторяла, что это был лучший вечер в ее жизни.
А если не его, то кого? Скорее всего, того, кто повредил ей руку. Кто этот неизвестный негодяй? Бывший возлюбленный? Может быть, он приревновал Женевьеву к нему? Что ж, вполне возможно. Во всяком случае, это объясняет ее упорное нежелание говорить о том, что случилось.
Но даже если это сделал бывший возлюбленный в порыве ревности, это не оправдывает его гнусный поступок. Бенедикт не понимал, как можно ударить женщину, и уж тем более нанести такую серьезную травму. Она не могла противостоять жестокости и грубой силе.
Бенедикт понял, что не остановится, пока не узнает правду. От нее самой. А если она категорически откажется говорить на эту тему, то у кого-нибудь другого.
33 
