Проблему с порохом ему решить не удалось, а вот другой способ массового поражения противника он нашёл. Вычитал в очередной японской книжке и, будучи человеком увлекающимся, сразу решил, что вот оно – спасение! Всех делов-то – собрать воедино силу воли, внутреннюю энергию, возбудить в себе огонь боевой ярости и обрушить на врага разрушительную мощь крика – киндзюцу! В книжке было хвастливо написано, что таким образом великие самураи останавливали целые армии, доводя противника до разрыва сердца.
О тех, кто в этот момент будет находиться в городе, он, естественно, и близко не подумал…
– Резюмирую. Вы тренировали клич на пару с моим младшим сотрудником. Как «знаток психологии», он не мог вам отказать, да и самому наверняка интересно было. Вы в две глотки всполошили весь терем, потом двор и даже близлежащие улицы. Какой-то особо выдающийся вопль я за два квартала слышал… Но, не имея длительного опыта, в результате просто-напросто сорвали себе голос. Теперь – тихий шёпот, горячее молоко, мёд вприкуску и тёплая постель. Кто за вас войсками командовать будет, Бодров, что ли?!
Горох отрицательно помотал головой. Мы оба призадумались. Кашкин уже стар, да и он больше дипломат, чем вояка. Думская фракция традиционалистов только на милицию орать горазда. В бою, впрочем, тоже не струсит, но полководцев среди них, увы, нет. Просить Кнута Гамсуновича? Он вроде воевал за своего короля Фридриха и вряд ли откажет. Хотя нет, за ним могут не пойти, немец всё-таки…
– Да, по этому вопросу надо серьёзно советоваться, – неопределённо протянул я. – И кстати, Митька-то где?
– В тюрьме.
– Где?!!
– В тюрьме, говорю, – виновато прошептал государь, с горя отхлёбывая оставшееся саке прямо из бутылки. – Должен я был хоть на ком-то злость сорвать?! А он и сам подставился, в последний миг как ухватит меня под ребро – я и взвыл, света божьего невзвидев! Психолог, чтоб его… Голос тут же возьми да и сорвись!
– Н-да-а…
– И не «ндакай» мне тут! Не казнил сгоряча, уже скажи спасибо!
– Тоже верно. Спасибо! – от всей души поклонился я. – Только, если вы не возражаете, я его заберу. У меня в отделении дел выше крыши, каждый человек на счету, так что нечего ему по тюрьмам в тепле отсиживаться.
– Забирай, жалко, что ли… – надулся надёжа-государь и едва ли не со слезами попросил: – Ты это… выспроси там у Яги своей, может, она чего от горла посоветует? Удавлюсь ведь завтра со стыда перед всем войском…
– Коньяк и сырые яйца, народный метод, любая Монтсеррат Кабалье знает, – на ходу ответил я. – Бабулю, разумеется, спрошу. А вы бы… завязывали с этой Японией уже. Шамаханы на носу, нам русский царь нужен, а не… «маде ин джапан», прости её господи!
Горох не ответил. И без того всё понятно, яснее некуда. Пусть подумает над своим поведением, посидит наедине с самим собой, сделает соответствующие выводы. Охранные стрельцы одобрительно смотрели мне вслед, Кашкин остался у дверей ждать царского слова. Ага, с теперешним настроением Гороха он скорее дождётся жеста…
Дорогу в «подвалы каменные, тёмные» я знал, самого туда недавно сажали. Двое стрельцов у входа в темницу первыми вежливо поздоровались и безропотно пропустили меня внутрь. Впрочем, задерживаться я не планировал:
– Митя, собирайся и домой, дел полно!
– Нет меня…
Я тихо выругался сквозь зубы и вынужденно полез в подвал. Знакомое место, та же самая темница, где держали и меня. Наш Митенька, несвязанный, без кандалов, без следов побоев на лице, свеженький как огурчик, сидит себе развалясь на соломе, в правой руке большой надкусанный пряник в форме самовара, а у левого колена полная крынка молока. Нехило устроился, не находите? Это уж кому как везёт…
– Младший сотрудник Лобов, а ну встать перед старшим по званию!
– Был младший сотрудник, а ныне зэка Лобов, – мрачно подкорректировал он, но поднялся. Правда, не в полный рост – из-за низких потолков ему пришлось стоять на полусогнутых, с опущенной головой. Но хоть так мы были на равных.
– А теперь докладывай, что ты учудил у государя и как здесь оказался? Только без театральщины! Не перед кем, а я тебя давно как облупленного знаю.
– Без песен жалостливых, стало быть? Уж без них и не знаю как…
– И я не знаю, но ты постарайся.
– Обидели меня, Никита Иванович, – хмуро засопел он, и чувствовалось, что это серьёзно. – Без дела обидели, без вины, за помощь мою честную да сердце отзывчатое. Прям в душу так и плюнули! И жжёт меня это, и томит, и подсознание ранимое болью полнится…