Последние отзывы

  104  

Из окон доносится музыка: записи народных песен, мультфильмы, реклама. В Сиполови, в отличие от многих других деревень, проведено электричество. Рутэнн рассказывает, что в Олд Орайби, например, старейшины отказались принимать дары от pahanas, поскольку боялись, что те потребуют что-то взамен. Водопровод здесь появился только в восьмидесятых годах, а до того воду носили ведрами из источника на вершине плоскогорья. Иногда во время дождя в здешних лужах еще можно увидеть рыбу.

Рутэнн берет меня под руку.

— Идем, — торопит она. — Вильма уже заждалась.

Вильма — это мать Дерека, который танцевал с обручами пару недель назад. Не смея ослушаться, я направляюсь вслед за Рутэнн в небольшой, на одно окно, каменный домик на краю площадки. Она без стука открывает дверь, выпуская наружу густой запах рагу и кукурузы.

— Вильма, — говорит она, — у тебя что, noqkwivi пригорело?

Вильма оказывается моложе, чем я ожидала, — ей всего лет на пять-шесть больше, чем мне. Когда мы входим, она как раз пытается причесать маленькую девочку, которая напрочь отказывается сидеть спокойно. Заметив Рутэнн, Вильма расплывается в улыбке.

— Да что может эта тощая старуха вообще знать о еде? — восклицает она.

В доме полно женщин в халатах всех цветов радуги. Многие из них похожи на Вильму и Рутэнн: должно быть, сестры или тетки. На белых стенах развешаны куклы кацина, о которых Рутэнн мне когда-то рассказывала, а в углу стоит телевизор, увенчанный вазой с цветами из бумажных салфеток.

— Чуть не опоздала! — укоризненно качает головой Вильма.

— Ты же знаешь, я никогда не опаздываю, — отвечает Рутэнн. — Если обещала прийти, пока кацины еще здесь, значит, приду.

Женщины переходят на стремительное, журчащее наречие хопи, и я не понимаю ни слова. Я жду, пока Рутэнн меня представит, но этого не происходит, и что самое странное — никого такое положение вещей, похоже, не удивляет.

Непоседливая девочка наконец причесана и подходит к Софи. Говорит она на безупречном английском.

— Хочешь порисовать?

Софи нерешительно отрывается от меня и, кивнув, следует за девочкой в кухню, где их ждет чашка с мелками. Они принимаются рисовать на квадратах коричневой бумаги, вырезанных из продуктовых пакетов, я сажусь рядом с пожилой женщиной, которая плетет блюдо из листьев юкки. В ответ на мою приветливую улыбку она лишь хмыкает.

Дом представляет собой причудливую комбинацию прошлого и настоящего. Я вижу каменные чаши, в содержимое которых женщины добавляют перемолотую вручную голубую кукурузу. Вижу молитвенные перья вроде тех, что привязаны к паловерде Рутэнн или рассыпаны по Ореховому каньону. Но пол здесь застелен линолеумом, пьют здесь из пластиковых стаканчиков, а столы накрыты синтетическими скатертями. У пластмассовой корзины для стирки сидит девочка-подросток и покрывает ногти на ногах ярко-алым лаком. Два мира трутся здесь друг о друга, и для всех присутствующих, похоже, не составляет труда усидеть на них, как на двух стульях.

Рутэнн с Вильмой о чем-то спорят — я понимаю это по интонации, по возросшей громкости и пылкой жестикуляции. Внезапно раздается пронзительный вопль — это ухнула сова, я помню этот звук по лесным прогулкам в Нью-Гэмпшире. Женщины тревожно перешептываются и выглядывают в окно. Вильма говорит что-то на языке хопи, но я готова поклясться, что это означает «Говорила же я тебе!».

— Идем, — велит Рутэнн, — я покажу тебе окрестности.

Софи, судя по всему, увлечена рисованием, потому я покорно выхожу вслед за Рутэнн.

— Что происходит? — спрашиваю я.

— На завтра назначена церемония Niman, в переводе — Домашний Танец. Это последний танец, прежде чем кацины вернутся в мир духов.

— Я имела в виду, что с Вильмой? Наверное, не следовало мне ехать сюда…

— Она не из-за этого злится, — успокаивает меня Рутэнн. — Дело в сове. Услышать сову — плохая примета, кому же это понравится.

Мы уже прошли до конца тропинки, ведущей от площадки, и очутились около небольшого домика из шлакоблоков. Из трубы вырывается язычок дыма. Рутэнн смотрит на него, приложив руку ко лбу.

— Здесь я жила, когда была замужем.

Я думаю о своей свадьбе, отложенной на неопределенной срок из-за суда.

— Не знаю даже, поженимся ли мы теперь с Эриком.

— У хопи на это уходит несколько лет. Сначала — церковь, чтобы вздохнуть с облегчением, потом ищешь себе жилье, но это тоже быстро, а годы идут на пошив tuvola — подвенечных платьев, за это отвечают дядья жениха. Вильма успела уже родить Дерека, когда подоспела ее свадьба. Ему было три года, он шел рядом с матерью.

  104