Последние отзывы

  108  

Я не понаслышке знаю, каково это, когда за тебя делают выбор, который по праву принадлежит тебе.

Я гляжу на Рутэнн и медленно киваю.

Она улыбается. Я — ее свидетельница. Я смотрю, как она срывает концы ткани с худых плеч и забрасывает их за спину, как ястребиные крылья. Я смотрю, как она сходит с обрыва и взмывает в Мир Духов. Я смотрю, как совы несут ее тело к израненной земле.

Как только удается поймать сигнал, я звоню в полицию племени и рассказываю, где искать тело Рутэнн. Грету я спускаю с поводка и швыряю ей плюшевого лосенка — награду за хорошую работу.

Я никому не скажу, что я видела. Не скажу, что у меня была возможность ее остановить. Нет, я скажу, что мы с Гретой нашли ее уже мертвой. Скажу, что мы опоздали минут на пять.

Хотя на самом деле мы успели как раз вовремя.

Я снова беру мобильный и набираю другой номер.

— Пожалуйста, забери меня отсюда, — говорю я.

И только потом мы говорим обо всем остальном: где я, где он, сколько времени ему понадобится, чтобы найти меня.

Вчера утром, до начала Домашнего Танца, когда золотой орел восседал на крыше в ожидании кацин, прилетел еще один орел. Птицы провели весь вечер вместе. Рутэнн тогда сказала, что такое бывает: орла навещает его мать. Под вечер она улетает, оставив сына выполнять свое предназначение.

Интересно, прилетит ли орлица-мать снова. Наверное, нет. Наверное, она знает, где его искать.

В тот вечер в Сиполови приезжает Луиза Масавистива. В деловом костюме, с модным «бобом» густых черных волос она выглядит полной противоположностью своей матери.

Когда я впервые ее вижу, она сидит, согбенная как старуха, за кухонным столом и греет руки о кружку чая. Глаза у нее покраснели. В чертах лица безошибочно узнается Рутэнн.

— Это вы нашли ее в Таваки, — говорит она.

Я уже знаю, что Рутэнн покончила с собой в месте, выбранном не случайно, возле петроглифов семьсот пятидесятого года до нашей эры. Туда не пускают без специального разрешения. Если идти по краю каменной чаши напротив утесов, в конце концов упрешься в Ореховый каньон и пещерные «квартиры».

— Мне очень жаль, — говорю я Луизе.

— Она не хотела лечиться. Обещала, что будет, но только чтобы я не злилась. Мы с ней постоянно ругались. По любому поводу.

Луиза достает салфетку, вытирает слезы, сморкается.

— Четыре месяца назад у нее в груди обнаружили затвердение и через неделю сделали операцию. Опухоль продолжала расти, но врачи решили, что смогут сдерживать ее с помощью химиотерапии и облучения. Хотя я могла им сразу сказать, что мою мать они сдержать не смогут ничем.

— Мне кажется, — осторожно говорю я, — Рутэнн знала, чего ей хочется.

Луиза упирается взглядом в клеенку на столе. По красным клеткам разбросаны монеты, как будто кто-то хотел сыграть в шахматы, не имея в распоряжении фигур. Она берет несколько центов и зажимает в кулаке.

— Мама научила меня считать мелочь, — тихо говорит она. — Я очень долго не могла запомнить, думала, что монета в десять центов — это один цент, она ведь меньше. Но мама не сдавалась. Говорила, что уж что-что, а мелочь считать я обязана научиться. — Луиза промокает глаза мятой салфеткой. — Простите. Просто… Смешно, как мы твердим, что дети — собственность родителей, хотя на самом деле все наоборот.

Я вдруг вспоминаю себя совсем маленькой, вспоминаю, как отец меня обнимал. Я пыталась обхватить его, но у меня не получалось закольцевать экватор его тела полностью, отец все равно оставался необъятным. И вот однажды у меня получилось. Не он меня обнял, а я его, — и в тот миг мне очень хотелось, чтобы он обнял меня в ответ.

Луиза раскрывает ладонь, и монеты сыплются дождем.

— И представьте себе, — говорит она, кривясь в горькой усмешке, — сейчас я работаю в банке.

Мы с Софи стоим на краю Второй Месы, и по нашим лицам скользит тень парящего в небе ястреба.

— Это значит, — поясняю я, — что Рутэнн здесь больше нет.

Софи поднимает на меня удивленный взгляд.

— Она теперь там, где дедушка?

— Нет. Дедушка вернется, — говорю я, хотя не уверена, что это так. — А когда человек умирает, он уже не возвращается. Никогда.

— Я не хочу, чтобы Рутэнн уходила.

— Я тоже, Соф.

Меня одолевает жгучее желание подхватить ее на руки, стиснуть и не выпускать. И я не противлюсь ему. Она обвивает меня тоненькими ручонками и прижимается губами к моему уху.

  108