Лёгкий, ненавязчивый романчик 
89 
Ласточка полетела к просвету в небе, но ей не хватило сил добраться туда. Тогда знахари решили создать птицу покрупнее — и песня их родила голубку. Той удалось пролететь в просвет, и вернулась она с вестью: «По ту сторону есть бесконечная земля, только на ней никто и ничто не живет».
Но вожди и знахари все равно слышали шаги наверху. Они сотворили дрозда и велели ему увидеться с Шагающим и попросить разрешения войти на его землю.
Дрозд полетел туда, куда летали его предшественницы. Он увидел пески и плоскогорья, и спелые кабачки, и голубую кукурузу, и готовые треснуть дыни. В единственном доме, сложенном из камня, он увидел хозяина — Масауву. Вернувшись, он сообщил вождям и знахарям, что Масауву позволил им прийти. Вожди и знахари задрали головы, задумавшись, как же им попасть к этой дыре в небесах.
Тогда они обратились к Бурундуку — сеятелю. Бурундук зарыл в землю семечко подсолнуха, а люди силой своего пения заставили его расти. Однако скоро подсолнух согнулся под собственной тяжестью и не достал до дыры.
Бурундук посадил ель, потом — сосну, но ни то ни другое дерево не доросло до нужной высоты. Наконец он посеял бамбук, и люди запели. Каждый раз, когда они замолкали, чтобы перевести дыхание, бамбук переставал расти и на нем образовывался узел. Вскоре бамбук прошел в небесное отверстие.
В этот Четвертый Мир пустили только чистых душою людей. Первой по стеблю поползла Бабушка Паучиха с двумя своими внуками-воинами. Когда на поверхность вылезли люди, пересмешник разделил их на хопи и навахо, зуньи и пима, ютов и супаи, сиу и команчей — и белых. Внуки-воины достали мяч из оленьей кожи и пинали его до самой Земли, создавая горы и плоскогорья. Бабушка Паучиха создала солнце и луну. Койот вышвырнул остатки в небо — и там засияли звезды.
Хопи рассказывают, что злодеям все-таки удалось тайком вскарабкаться по бамбуку. Что время Четвертого Мира, считай, истекло. Со дня на день, говорят они, мы можем очутиться в новом мире.
Когда работаешь с ищейкой, запахи лишаются романтического флера. Аромат, влекущий к любимому, облачко духов, вынуждающее мужчин обернуться вслед незнакомке, — все это лишь разлагающиеся клетки. Для нас с Гретой запахи — дело серьезное.
Пристегнув Грету на поводок, я подвожу ее к брошенной Фицем бейсболке. Она принюхивается с такой силой, что втягивает ткань в ноздри. «Ищи!» — командую я, и Грета, перепрыгнув через покосившийся забор и не отрывая носа от земли, устремляется вперед.
Этот мир населен птицами с нелепыми названиями: кукушковый шилоклювый дятел, пустынный каюк, мексиканская сойка. На пути нам попадаются агавы, чолья, тройчатый гибискус, золотистая ястребинка. Мимо нас проплывает флора, которую я видела лишь в книгах: мучнистая энцелия, просвирник, цикутовый аистник, жожоба. Нам встречаются кактусы-мутанты, растущие не наружу, а внутрь; их кривые головки напоминают извилины человеческого мозга.
Грета не спеша движется по пустошам. Я не могу оторвать глаз от пухлых отростков цереусов и вытянутых, как на картинах Модильяни, шей блестящих фукьерий; там и сям я вижу кусочки туалетной бумаги, брошенные Фицем в знак того, что Грета не сбилась со следа.
Она останавливается у высохшей скорлупы цереуса и садится. Но внезапно всеми четырьмя лапами упирается в землю, скалится, рычит, ощетинивается.
Виной тому — четырехфутовый поросенок пекари с вздыбленной серой шерстью. Желтоватые клыки загнуты, грива лежит на спине до самого зада. Он отрывается от обеда — кактуса «колючая груша» — и хрюкает.
Я никогда не могла запомнить, что нужно делать, если столкнешься с медведем: бежать или замереть на месте. Понятия не имею, разработаны ли правила безопасности для встреч с пекари. Поросенок довольно нахально наступает на Грету, и та шмыгает в сторону. Я едва успеваю натянуть поводок, чтобы уберечь ее от столкновения с кактусом.
Тут Грета жалобно скулит и падает наземь, царапая нос. Кактус, от которого я ее спасла, каким-то образом все же сумел плюнуть колючками собаке в морду. И некоторые из них угодили в ее черные резиновые губы.
Скорбные вопли Греты спугивают стайку крапивников, ошарашенный пекари стремительно убегает. Я опускаюсь на колени и перебрасываю Грету через плечо, как пожарник, выносящий жертву из огня. Я бегу и даже не чувствую семидесяти пяти фунтов ее массы.
— Фиц! — кричу я что есть мочи и бегу дальше, ориентируясь по брошенным им обрывкам бумаги.
89 
