Лёгкий, ненавязчивый романчик 
97 
Если, конечно, эти жалобные подробности не наскакивают на вас сами из-за каждого поворота. Я вспоминаю учительницу, рассказавшую об угрозах Эндрю; вспоминаю, с каким самодовольным видом Эмма вручила мне обвинение в нанесении телесных повреждений. Интересно, какие еще детали, способные свести все наши усилия на нет, он от меня утаил.
— У вас есть тридцать дней, чтобы вытащить кролика из цилиндра, — говорит судья Ноубл. — Почему же вы еще здесь?
Когда Эндрю входит в наш приватный зал для переговоров, я поднимаю глаза.
— Давайте внесем это в список вещей, о которых нужно сообщать адвокату, из шкуры вон лезущему, чтобы вас оправдали: этому адвокату нужно сообщать, что в драке, за которую вас когда-то судили, участвовал будущий муж вашей жены.
Он удивленно смотрит на меня.
— Я думал, ты знаешь. Его имя ведь указано в протоколе.
— Больше ни о чем не хотите упомянуть?
Он меряет меня долгим взглядом.
— Я увидел его, — признается он дрогнувшим голосом. — Я видел, как он ее трогает.
— Элизу?
Эндрю неуверенно кивает.
— Как вы вообще заподозрили неладное?
— Делия нарисовала мне мелками картинку. Когда я решил повесить ее в своем кабинете в аптеке, то заметил надпись на обратной стороне. Я подумал, что там может быть что-то важное, перевернул… И это оказалось письмо Элизы, адресованное какому-то Виктору. Мы еще были женаты. Я любил ее. — Он сглатывает ком в горле. — Тогда я спросил у Ди, где она взяла эту бумажку, и она сказала, что у мамы в тумбочке. На вопрос, знает ли она какого-нибудь Виктора, Делия ответила: «Да, так зовут дядю, который приходит спать к маме».
Эндрю встает и подходит к двери с крохотным зарешеченным оконцем.
— Она же была в это время дома! Совсем еще малышка… Однажды я специально вернулся домой пораньше и застукал их.
— И так его оприходовали, что ему пришлось наложить шестьдесят пять швов, — продолжаю я. — Эмма Вассерштайн собирается использовать этот эпизод, чтобы объяснить, почему вы похитили дочь полгода спустя. Она представит это как продуманный акт возмездия.
— Может, так оно и было… — бормочет Эндрю.
— Только, ради бога, не говорите этого в суде!
— Тогда сам выдумывай мне оправдания, Эрик. Дай мне сценарий, и я, мать твою, скажу все, что пожелаешь!
Этого, понимаю я, было бы достаточно любому адвокату: чтобы клиент согласился слушаться его во всем. Но сейчас так не получится, потому что каким бы валежником вранья я ни прикрывал эту яму, мы оба знаем глубину правды. Эндрю не хочет мне ничего рассказывать, а мне вдруг совсем расхотелось его слушать. И поэтому я вылавливаю из зыбучих песков, простершихся между нами, всего три слова:
— Эндрю, я ухожу.
Фиц пытается развести костер. Свои очки он положил на пыльную землю так, чтобы линзы поймали солнечный луч и подожгли скомканную бумагу под дужками.
— Что ты делаешь? — спрашиваю я, расслабляя узел галстука на подходе к трейлеру.
— Изучаю феномен пиромании, — отвечает он.
— Зачем?
— А почему бы и нет?
Он щурится на солнце и немного сдвигает очки влево.
— Я сказал Эндрю, что отказываюсь выступать его адвокатом.
Фиц тут же вскакивает.
— Но почему?
Не сводя глаз с его лабораторной работы по воспламенению, я говорю:
— А почему бы и нет?
— Потому! — взрывается он. — Ты не можешь так поступить с Делией.
— Мне кажется, это неправильно, когда жена смотрит на мужа и думает: «Ах да, этот самый парень засадил моего отца за решетку на десять лет».
— Думаешь, когда она узнает о твоем поступке, ей будет не так больно?
— Я не знаю, Фиц, — многозначительно говорю я. Чья бы корова мычала… — Может, она узнает о твоих планах раньше.
— О каких еще планах? — Делия появляется из трейлера и обводит нас подозрительным взглядом. — Что происходит?
— Я просто пытаюсь убедить твоего жениха не быть таким придурком, — отвечает ей Фиц.
— Не лезь не в свое дело, — хмурюсь я.
— Сам скажешь? — дерзко предлагает он.
— Конечно. Фицу заказали статью о суде над Эндрю.
И я тут же чувствую себя именно придурком.
Потрясенная Делия отступает назад.
— Это правда?
Фиц в ярости, лицо его багровеет.
— Лучше спроси у Эрика, чем он сегодня занимался!
С меня хватит! Я валю Фица на землю, очки его отлетают в пыль. С тех пор как мы последний раз дрались (а было это много лет назад), Фиц стал заметно сильнее. Не ослабляя железной хватки, он тычет меня лицом в гравий. Упершись локтем ему в живот, я кое-как высвобождаю руку… И тут звонит мой мобильный.
97 
