– Врешь. Все думают о смерти.
– Все думают о твоей смерти, – поправила я.
В комнате стало так тихо, что я подумала об еще одном рекорде, который мы можем поставить: как долго две сестры способны сдерживать дыхание.
Потом Кейт криво улыбнулась.
– Ну, сейчас ты хотя бы не врешь, – сказала она.
Джесси дал мне двадцать долларов на такси, потому что это было единственное слабое место в его плане – если все получится, отвезти меня домой будет некому. На восьмой этаж мы поднялись пешком, потому что дверь на лестницу была за сестринским постом, а не перед ним, как двери лифта. Потом он втолкнул меня в кладовку, забитую тюками с бельем.
– Подожди! – остановила я его. – Как я узнаю, когда нужно выходить?
Он засмеялся.
– Узнаешь, поверь.
Джесси вытащил из кармана серебряную флягу – ту, которую папе подарил начальник и которая уже три года считается утерянной, – отвинтил крышку и вылил виски себе на рубашку. Потом пошел по коридору. Вернее, ходьбой это можно было назвать с большой натяжкой – Джесси кидало из стороны в сторону, как бильярдный шар. Он даже сбил тележку уборщицы.
– Мам? – крикнул он. – Мам, где ты?
Он не был пьян, но изображал пьяного очень правдоподобно. Иногда, выглянув среди ночи из окна своей спальни, я видела, как он блевал прямо на клумбу с рододендронами. Интересно, это тоже была игра?
Словно пчелы из улья, вылетели медсестры, пытаясь справиться с парнем вдвое моложе и в три раза сильнее их, который тем временем схватился за самую верхнюю полку стеллажа для белья и потянул ее на себя. От грохота у меня заложило уши. Начали мигать огоньки вызовов на панели над сестринским столом, все три дежурные пытались удержать вырывающегося и брыкающегося Джесси.
Дверь в палату Кейт открылась, и оттуда, щурясь от яркого света, вышла мама. Она увидела Джесси, на какую-то секунду застыла, пытаясь осознать тот факт, что неприятности на сегодня еще не закончились. Джесси повернулся в ее сторону, его лицо расплылись в блаженной улыбке.
– Привет, ма! – поздоровался он, и его улыбка стала еще шире.
– Извините, – сказала мама медсестрам. Она закрыла глаза, когда Джесси выпрямился и обнял ее влажными от виски руками.
– В кафетерии можно взять кофе, – предложила одна медсестра.
Но маме было очень стыдно, и она промолчала. Просто направилась в сторону лифтов вместе с Джесси, который держался за нее, как мидия за свою раковину. Мама нажимала кнопку вызова снова и снова в надежде, что дверь от этого откроется быстрее.
После того как они уехали, остальное было просто. Одни медсестры поспешили на зов пациентов, другие устроились за столом и принялись шепотом обсуждать Джесси и мою несчастную мать, словно говорили о карточной игре. Они даже не взглянули в мою сторону, когда я выскользнула из кладовой, прокралась по коридору и вошла в палату сестры.
Однажды, когда Кейт в День благодарения была дома, а не в больнице, мы действительно почувствовали себя нормальной семьей. Смотрели парад по телевизору, во время которого огромный воздушный шар унесло ветром и он зацепился за светофор прямо на улице Нью-Йорка. У нас было жаркое. Мама вытащила из индейки волшебную косточку-вилочку, и мы спорили, кто будет загадывать желания. Право разломать косточку выпало мне и Кейт. Прежде чем я успела что-то загадать, мама наклонилась ко мне и прошептала на ухо:
– Ты ведь знаешь, что нужно загадать.
Я закрыла глаза и изо всех сил пожелала, чтобы у Кейт была ремиссия, хотя собиралась попросить CD-плеер. Когда косточка переломилась со стороны Кейт, я испытала злорадное удовлетворение.
После праздничного обеда папа повел нас во двор играть в футбол двое против двоих, пока мама мыла посуду. Она вышла, когда мы с Джесси уже забили в два раза больше голов.
– Скажите, что мне все это кажется! – воскликнула она.
Можно было ничего не говорить – мы все знали, что, если Кейт упадет, как любой нормальный ребенок, кровотечение будет очень трудно остановить.
– Сара, – браво улыбнулся папа, – Кейт в моей команде. Я ее в обиду не дам.
Он с важным видом подошел к маме и поцеловал так долго и медленно, что мои щеки начали наливаться краской от мысли, что соседи все видят. Когда он поднял голову, мамины глаза были такого цвета, какого я еще никогда не видела и вряд ли увижу.
– Верь мне, – сказал он и бросил Кейт мяч.
Я помню, что в тот день сидеть на земле было холодно – приближалась зима. Помню, как папа повалил меня, приподнялся на руках, и я не ощущала его веса, только тепло. Помню, как мама болела сразу за обе команды. Когда Джесси бросил мяч, Кейт перехватила его. Папа крикнул, чтобы она бежала к воротам. Кейт начала набирать скорость, но тут Джесси в прыжке сбил ее с ног и всем телом придавил к земле. Я помню выражение шока на ее лице, когда она оступилась и начала падать, выставив руки вперед.