– По-моему, все идет как нельзя лучше, – постановил он. – Операция прошла удачно.
Операция? О какой такой операции он говорил? А, наверно, об извлечении пули, которая его ранила. Но автоматная пуля редко когда застревает внутри, обычно проходит навылет. Хорошо бы задать вопрос, спросить объяснений, но слова у него не шли. Тем не менее главврач подметил его взгляд, вопрос в глазах комиссара.
– Нам пришлось вас срочно оперировать. Пуля пробила толстый кишечник.
Кишечник? Какого хрена кишечник делал в его боку? Кишечник никакого отношения не имел к бокам, должен был сидеть себе в брюхе. Но если дело шло о брюхе, это, похоже, означало – и он вздрогнул так, что врачи заметили, – что с этой минуты и до самого конца своей жизни ему, может, придется пробавляться одними только кашками.
– …кашками? – прорезался наконец-то у Монтальбано голос, ужас подобной перспективы возвратил силу его голосовым связкам.
– Что он сказал? – спросил главврач, оборачиваясь к своим.
– Мне кажется, говорит «шашками», – сказал один.
– Нет, нет, он сказал «бумажками», – вмешался другой.
Они вышли, обсуждая этот вопрос.
В полдевятого дверь отворилась и возник Катарелла.
– Дохтур, вы как себя чувствуете?
Если и существовал в мире кто-то, с кем Монтальбано считал бесполезным вести разговоры, это был именно Катарелла. Он не ответил, сделал движение головой, как бы давая понять, что бывает и хуже.
– А я это, заступаю тут в караул, вас караулить. Больница эта – чисто порт, куча разного народу людей, кто входит, кто выходит, кто пришел, кто ушел. Может случится, что кто с намерением войдет, докончить чтоб начатое дело. Понятно я?
Понятнее и быть не могло.
– А вы знаете, дохтур? Это ведь я вам давал свою кровь на вливание.
И пошел в караул караулить. Монтальбано с горечью подумал, что невеселое его ждет будущее, раз уж он выжил благодаря крови Катареллы и будет обречен питаться манной кашкой.
Первый из длинной череды поцелуев, которые его ждали в этот день, он получил от Фацио.
– А знаете, доктор, что вы стреляете, как бог? Одному вы попали в горло с первого выстрела, а второго ранили.
– Я еще и второго ранил?
– Так точно, не знаем куда, но что ранить ранили – факт. Это доктор Якомуцци приметил, метрах в десяти от машин была лужа красноватая, оказалась кровь.
– Личность убитого установили?
– А как же.
Вытащил из кармана листок, зачитал.
– Мунафо Джерландо, родился в Монтелузе шестого сентября тысяча девятьсот семидесятого года, холост, место жительства Монтелуза, улица Криспи сорок три, особые приметы – нет.
«Неистребимое пристрастие к гражданскому состоянию», – подумал Монтальбано.
– А с правонарушениями у него как?
– Как есть ничего, доктор. Несудим.
Фацио засунул листок обратно в карман.
– За такие дела им платят по максимуму полмильона.
Он замолчал, видно должен был сказать о чем-то таком, на что не хватало духу. Монтальбано решился протянуть ему руку помощи.
– Джедже умер сразу?
– Не мучился. Очередью ему снесло полголовы.
Вошли остальные. И был день поцелуев и объятий.
Из Монтелузы приехали Якомуцци и доктор Паскуано.
– Все газеты о тебе говорят, – сказал Якомуцци. Ему было приятно, но немного завидно.
– Я совершенно искренне жалею, что мне не пришлось вас вскрывать, – сказал Паскуано. – Мне очень любопытно узнать, как вы устроены.
– Это я первый прибыл на место, – сказал Мими Ауджелло, – и когда я тебя увидел в таком состоянии и в такой ситуации, меня разобрал такой страх, что еще немного, и я б обделался.
– Откуда ты узнал?
– Анонимный звонок в управление, сказали, что случилась перестрелка у подножия Скала дей Турки. Дежурил Галлуццо, он сразу мне позвонил. И сказал мне одну вещь, о которой я не знал. А именно, что ты в том месте, где слышали выстрели, обычно встречаешься с Джедже.
– Он знал?!
– Да все об этом знали, как выясняется! Полгорода это знало! Тогда я даже не одевался, в пижаме, как был, выскочил…
Монтальбано томно приподнял руку и перебил его:
– Ты что, спишь в пижаме?
– Да, – ответил, смутившись, Ауджелло. – А что?
– Нет, ничего. Давай дальше.
– Пока бежал к машине, по мобильнику вызвал скорую. И это оказалось как раз кстати, потому что ты терял много крови.
– Спасибо, – сказал благодарно Монтальбано.
– За что спасибо! Ты б разве для меня не сделал того же самого?