71 
— Там будет Булгаков?
Демон встал.
Рябь пронеслась по его лицу — мгновенье оно походило на серо-мертвые дюны, гонимые ветром...
Он колебался.
— Я дам вам подсказку, — сказал он. — Одну. И пусть на то будет воля Отца. «Пошел мелкий снег».
— Снег?!
*****
Снега не было.
Ни мелкого, ни крупнокалиберного.
Владимирская горка была осенне-золотой.
Пятнадцать минут были бесконечными.
Преодолев четыре высоких ступени, Маша поднялась на квадратный стилобат. Над ним возвышался постамент, выполненный в форме восьмигранной часовни. На одной из восьми его граней Маша нашла надпись «сооруженъ в…». И теперь стояла, как пионер, под памятником неизвестному солдату, разглядывая великокняжескую спину Владимира.
На верхней террасе Владимирской горки стояли люди, вглядываясь в нижнюю «бездну». С террасы к Маше неслись музыка и чей-то смех.
От нечего делать, студентка пыталась представить, как выглядела эта гора тысячу лет тому, когда на месте князя-крестителя, здесь стоял языческий бог Перун.
Вот стою на горке на Владимирской.
Ширь вовсю — не вымчать и перу!
Так
когда-то,
рассиявшись в выморозки,
Киевскую
Русь
оглядывал Перун.
— стихи Маяковского ей читала Чуб.
Сама, стоящая на Владимирской горке, знала мало стихов — но статья «Анна Ахматова в Киеве» существенно пополнила ее поэтическое образование.
Маша прикоснулась ладонью к чугунному постаменту Владимира, с трехсаженным крестом в руках.
- Над рекой свой Владимир
- Поднял черный крест…
«Любопытно, — подумала разведчица Прошлого. — Анна нашла Лиру неподалеку от шестой — неофициальной Лысой Горы. Закопала на второй Лысой. Теперь вот Перун…»
Чугун был холодным.
До того, как принять христианство Владимир был ярым язычником, и поклонялся деревянному Перуну, которого сам же потом скинул в Днепр. А еще князь был по «зодиаку» «Весами», как Маша. Таким же двоящимся, как Мария Владимировна. Таким же двойственным, как их с Машей Город.
Студентка вдруг вспомнила, что памятник равноапостольному князю, крестившему Русь — не был освящен.
Митрополит отказался освятить его. В не таком уж далеком 1842 году в Киеве не было ни единого памятника великому деятелю. В честь великих людей в Столице Веры ставили не памятники, а храмы. А памятники — отлитые из бронзы, вознесенные на пьедесталы человечьи фигуры — почитали новыми языческими идолами. И памятник Святому Владимиру тоже сочли языческим идолом… Из-за отказа освящать Святого в Городе был немалый скандал. Из-за скандала Владимирская горка надолго пришла в запустение.
И сейчас, стоящая на том самом месте, с которого «Киевскую Русь оглядывал Перун», безуспешно старалась понять: является неосвященный памятник святого — святым или все-таки чертовым местом?
Кто она: плохая или хорошая?
Но ни на первый, ни на второй вопрос сыскать ответ она не успела.
Маша услышала шаги — кто-то поднимался по ступенькам.
Услышала:
— Я сказала Коле, что не могу быть его женой.
— и поняла, пятнадцать минут истекли.
— Я предупредила его — мой отказ окончательный, — сказала Анна.
Это, несомненно, была она, — судя по статье «Ахматова в Киеве», говорившая Николаю Гумилеву «Я не могу быть вашей женой» четыре года подряд.
— Отчего же? — отозвался мужчина.
Несомненно, Демон, выпуска 1907.
«Так их знакомство продолжилось?» — не поверила Маша ушам.
— На то есть причина, — уклончиво ответила Анна.
— Иной мужчина?
— Иной человек, — со значеньем сказала она. И с — не меньшим: — Хотите, я прочту вам стихи?
— Почту за честь.
- И в Киевском храме Премудрости Бога,
- Припав к Солее, я тебе поклялась,
- Что будет моею твоя дорога,
- Где бы она ни вилась…
— понеслись к разведчице Прошлого знакомые строки.
Все, последовавшее ниже, было незнакомым — иным. Очевидно, со временем Анна переписала свое произведение.
Но Маша уже знала его наизусть:
- …То слышали ангелы золотые
- И в белом гробу Ярослав,
- Как голуби, вьются слова простые
- И ныне у солнечных глав.
- И если слабею, мне снится икона
- И девять ступенек на ней.
- А в голосе грозном софийского звона
- Мне слышится голос тревоги твоей.
— Да, прекрасные стихи. Впрочем, иначе и быть не могло, — сказал Машин Демон.
71 
