— Ведь по приезду в Киев, он сделал вам предложение.
— Да. — Маша различила надежду на ревность.
— И вы согласились.
— Да.
— И появились совсем иные стихи.
— Да.
— А теперь вы отказали ему. Когда ж это было? Сегодня? 13 октября… Ведь ваши стихи так хороши!
— Это не имеет касательства к делу! Я отказала ему, потому что… Я люблю вас, господин Киевицкий!
«Боже! — подумала Маша. — Боже!»
С Михайловской-Владимирской горы полетел серебряный звон. Ему откликнулись колокола древней Софии.
А в голосе грозном Софийского звона…
— Я не знала, люблю ли я Колю, — говорила Анна, — мне казалось, что люблю, когда я согласилась стать его женой. То было странное чувство. Я писала своему другу, мужу моей покойной сестры. Все точно у Брюсова!
сораспятая на муку,
враг мой давний и сестра,
дай мне руку! Дай мне руку!
Меч взнесен. Спеши. Пора.
— зачла Анна Горенко.
Колокола звенели.
— Вы чувствовали на редкость точно, — отметил Киевский Демон. — Поскольку Николай Степаныч не переживет окончательности вашего отказа.
— Как вы можете знать это? — вспыхнул вопрос.
— Как, вступив с вами в брак, не сможет пережить и вашей силы.
— О чем вы?
— Вы припомните мои слова. Обещаю.
— Тогда я тем более не должна выходить за него. Я верну все подарки, я прерву переписку. Мы не будем больше встречаться. Никогда!
— Поздно. Вы выбрали свою жертву.
— О какой жертве вы мне толкуете? Я не понимаю вас! — в отчаянии вскричала она, впадая в невротическое состояние.
«Сволочь!» — впала в соболезнующее состояние Маша.
— Я рассказал вам про Лиру. Однако… вы можете выбросить ее.
— Это какая-то нелепость!
— В таком случае, выходите за него замуж. Если вы не желаете смерти другу вашего детства Николаю Степановичу, выходите за него. И уезжайте из Киева. Вам тут не место.
— Но… я… Вы… — залепетала Анна.
— Да, Анна, — сказал он. — Я вас не люблю.
Ответа не было.
Топот ног — Анна бежала прочь от нелюбви, от пощечины, отвешенной ее гордости.
Колокола звенели.
— Вот дельце и разрешилось. Надеюсь, успешно, — донесся до Маши из-за угла голос Демона Анны.
В ту же минуту кто-то положил ладонь ей на плечо.
За ее спиной, прижимая палец к губам, стоял Машин Демон.
*****
— Стой! — приказала Киевица, едва их скрыл поворот.
Машин Демон не имел права встретиться здесь Демоном Анны.
Встречаться в Прошлом с самим собой было одним из 13-ти Великих запретов.
Потому, разъяренно молчащая, Маша спустилась вслед за Демоном с четырех чугунных ступенек и пошла в сторону, умостившейся на Лысой Горе, Кокоревской беседки. Не оглядываясь, чтобы узреть двойника Киевицкого — младшего на сто лет, и такого же бессердечного!
— «Выходите за него замуж»! «Выходите за него»! — громко передразнила она. — И зачитала наотмашь:
- От кладбища направо пылил пустырь,
- А за ним голубела река.
- Ты сказала мне: «Офелия, иди в монастырь
- Или замуж за дурака…»
Принцы только такое всегда говорят,
Но я эту запомнила речь…
— Это тебе! — обличила она. — Анна посвятила это тебе! Она вспомнила твои слова! Ты сказал их над этой рекой, — указала Киевица на сверкающий Днепр. — Эти стихи были написаны в Киеве. В 1909 году! После того, как Анна попыталась прервать с ним переписку. После того, как она узнала, что Гумилев пытался покончить с собой. После того, как она снова написала ему. Он приехал в Киев, и она согласилась выйти за него замуж! И вышла. Это тоже написано тебе, — в Киеве, в 1910, — в тот год, когда она обвенчалась с Гумилевым.
- Хочешь знать, как все это было? --
- Три в столовой пробило,
- И, прощаясь, держась за перила,
- Она словно с трудом говорила:
- «Это все… Ах, нет, я забыла,
- Я люблю вас, я вас любила
- Еще тогда!» --
- «Да».
Машина память больше всего любила стихи, — хотя сама Маша стихи не очень любила. А вот ее память любовно впитывала любую стихотворную форму с первого раза.
И нынче, все впитанное за время прочтенья «ренессансной» статьи кружилось в ее голове белой вьюгой, складываясь в цельный роман.
— Считалось, что все киевские годы Анна любила Голенищева-Кутузова. Но это же чушь! Она не видела его с шестнадцати лет! Она не могла страдать о нем в 21 год перед свадьбой. Она любила тебя! Ее словно прорвало. В Киеве она вдруг стала писать стихи. Настоящие. Недетские. Именно в Киеве! Это факт. Тут не нужно быть ведьмой, достаточно проследить стихотворенья по датам, — (даты, напомню, Машина память любила почти так же сильно, как и стихи). — И можно защищать диссертацию — никто не придерется! — объявила историчка. — В Киеве Ахматова стала поэтом. В Киеве она стала писать настоящее — то, что вошло потом в ее первую книгу, то, что и сделало ее потом знаменитой! А знаешь, что она написала перед венчанием? «Молитесь обо мне. Хуже не бывает. Смерти хочу». Она любила тебя! Она вышла замуж за Гумилева, только чтобы спасти его. Как ты ей и сказал… Но самое смешное не это. Самое смешное, со временем она стала считать тебя божественным благодетелем, предостерегавшим ее. И «в голосе грозном софийского звона» ей слышался голос тревоги твоей…