Особенно,... 
84 
Жены преуспевающих деятелей искусств завяли в захолустном Ташкенте от бытовых трудностей, но Анна Андреевна и к существованию на грани нищеты, и к коммунальным «неудобствам» давным-давно привыкла, они ее не пугали. Конечно, при такой скученности и тесноте не обходилось без сплетен, наговоров, мелких предательств, но и этот мусор общежития был для нее не внове. Куда мучительней оказались муки совести: она – вдалеке от страданий и бед, а ее Ленинград вымирает в блокаде! Великим облегчением стала встреча на ташкентском вокзале с семьей Пунина в марте 1942 года: узнав, что ленинградский эшелон (с очередной партией эвакуированных ленинградцев) проследует в Самарканд через Ташкент, Николай Николаевич известил об этом Анну Андреевну. Весточка чудом дошла вовремя, и Анна Андреевна не пропустила транзитный состав. И это тоже был знак надежды. Однако едва она начала оживать, нагрянула новая беда. Началось, в августе (все дурное в ее судьбе начиналось в августе), с затяжного гриппа, а кончилось чуть ли не летально. Четыре месяца – между этим и тем светом! Так тяжко, долго и безнадежно Анна Андреевна еще не болела. Но поднялась и кое-как продержалась зиму. А в марте пришло долгожданное счастливое письмо из Норильска: Левушка сообщал, что срок его заключения кончился. Зная по опыту, как коротки, короче азиатской весны, отпущенные ей промежутки между бедами, Анна Андреевна вновь принялась за «Поэму без героя», пришедшую к ней в последнюю зиму перед войной – 27 декабря 1940 года.
* * *
- Какая есть. Желаю вам другую.
- Получше. Больше счастьем не торгую,
- Как шарлатаны и оптовики…
- Пока вы мирно отдыхали в Сочи,
- Ко мне уже ползли такие ночи,
- И я такие слушала звонки!
- Не знатной путешественницей в кресле
- Я выслушала каторжные песни,
- А способом узнала их иным
- …
- …
- Над Азией – весенние туманы,
- И яркие до ужаса тюльпаны
- Ковром заткали много сотен миль.
- О, что мне делать с этой чистотою
- Природы, с неподвижностью святою?
- О, что мне делать с этими людьми?
- Мне зрительницей быть не удавалось,
- И почему-то я всегда вклинялась
- В запретнейшие зоны естества.
- Целительница нежного недуга,
- Чужих мужей вернейшая подруга
- И многих – безутешная вдова.
- Седой венец достался мне недаром,
- И щеки, опаленные пожаром,
- Уже людей пугают смуглотой.
- Но близится конец моей гордыне,
- Как той, другой – страдалице Марине, —
- Придется мне напиться пустотой.
- И ты придешь под черной епанчою,
- С зеленоватой страшною свечою,
- И не откроешь предо мной лица…
- Но мне недолго мучиться загадкой, —
- Чья там рука под белою перчаткой
- И кто прислал ночного пришлеца.
СМЕРТЬ
1
- Я была на краю чего-то,
- Чему верного нет названья…
- Зазывающая дремота,
- От себя самой ускользанье…
2
- А я уже стою на подступах к чему-то,
- Что достается всем, но разною ценой…
- На этом корабле есть для меня каюта
- И ветер в парусах – и страшная минута
- Прощания с моей родной страной.
В ТИФУ
- Где-то ночка молодая,
- Звездная, морозная…
- Ой, худая, ой, худая
- Голова тифозная.
- Про себя воображает,
- На подушке мечется,
- Знать не знает, знать не знает,
- Что во всем ответчица,
- Что за речкой, что за садом
- Кляча с гробом тащится.
- Меня под землю не надо б,
- Я одна – рассказчица.
* * *
- И комната, в которой я болею,
- В последний раз болею на земле,
- Как будто упирается в аллею
- Высоких белоствольных тополей.
- А этот первый – этот самый главный,
- В величии своем самодержавный.
- Как он заплещет, возликует он,
- Когда, минуя тусклое оконце,
- Моя душа взлетит, чтоб встретить солнце,
- И смертный уничтожит сон.
Т. А. Луговская. Вид на «балахану». Акварель, гуашь. 1943 г.
В крошечной комнате в доме-казарме на улице Карла Маркса Анна Андреевна и впрямь «болела в последний раз». Летом 1943 года она переехала в писательский «белый дом на улице Жуковской», где до нее жили Елена Сергеевна Булгакова и семья Владимира Луговского. Акварель сестры поэта художницы Татьяны Александровны сохранила для нас вид этого легендарного дома. Отметила новоселье и Анна Ахматова: написала «Еще одно лирическое отступление», где воспела свой новый азийский дом, в который первой и самой желанной гостьей снова явилась «Поэма без героя», а за ней, как за королевой в изгнании, свита лирических отступлений от эпической военной темы:
84 
