87 
Она часто смотрела на море, в глазах ее таилась надежда, надежда на то, что она приспособится к жизни в соответствии с требованиями людей вроде Савонаролы, что она станет тихо жить вместе со своим мужем в их горной крепости, возьмет себя в руки и подавит в себе желание вернуться к своей неспокойной семье.
Но поскольку Джованни не мог предложить ей помощи и она только слышала от него упреки, Лукреция решила быть терпеливой. Она спокойно слушала его яростные слова и только пыталась убедить его в своей невиновности. Случалось, что он бросался к ее ногам и говорил, что в душе она добрая и хорошая и что он — последняя скотина, посмев придираться к ней. Он не мог объяснить ей, что он всегда смотрел на себя как на жалкое создание, всеми презираемое, и что поведение ее семьи и слухи о нем делали его еще — несчастнее, еще уязвимее.
Бывали мгновения, когда Лукреция думала, что больше не вынесет ничего подобного. Может мне постричься в монахини, размышляла она. Когда приходили письма от Александра, сердце ее билось сильнее, руки дрожали, стоило ей только коснуться диета бумаги. Читая письма, она представляла, что отец рядом и она будто бы разговаривает с ним; и она понимала, что была по-настоящему счастлива лишь в своей семье и может быть довольна жизнью только тогда, когда будет окружена любовью отца и братьев.
Что могла она обрести взамен этой бьющей через край любви?
Александр умолял ее вернуться. Ее брат Джованни, подчеркивал он, в Риме, он стал еще краше, еще очаровательнее, чем прежде. Каждый день он спрашивает о своей любимой сестре и о том, когда же она вернется домой. Лукреция должна немедленно возвращаться.
Она ответила, что ее муж хочет, чтобы она осталась в Пезаро, где у Джованни Сфорца есть определенные обязанности.
Ответ пришел немедленно.
Ее брат Джованни в скором времени примет участие в военной компании, которая сначала направлена против Орсини, а затем будет иметь целью подчинить всех баронов, показавших себя неспособными оказать сопротивление врагу. Богатые владения и земли попадут в руки папы. Лукреция понимала, что это только первые шаги по дороге, которую ее отец собирался пройти.
Теперь его дорогому зятю, Джованни Сфорца, представляется прекрасная возможность показать свою отвагу и прославить свое имя. Пусть он собирает войско и присоединяется к герцогу Гандийскому. Лукреции, конечно, не захочется оставаться в Пезаро одной, так что ей следует возвратиться в Рим, где ее семья устроит ей пышную встречу.
Прочитав это письмо, Джованни Сфорца впал в неистовство.
— Кто я такой? — кричал он. — Не иначе как пешка, которую нужно просто передвигать по шахматной доске. Я не присоединюсь к герцогу. У меня и здесь достаточно дел.
Так он бушевал и изливал свой гнев перед Лукрецией, но, несмотря ни на что, он знал, как знала и она, что страх перед папой заставит его подчиниться.
Он решил пойти на компромисс. Он собрал всех мужчин, но вместо того, чтобы вместе с ними выступить в поход, написал папе, что долг не дает ему возможности тотчас же покинуть Пезаро.
Он и Лукреция ожидали команды подчиниться воле папы, ждали сердитых упреков.
Но ответом было долгое молчание, после чего из Ватикана пришло успокаивающее послание. Его святейшество прекрасно понимает положение Джованни; он больше не настаивает на том, чтобы он присоединился к герцогу Гандийскому. В то же время он хотел бы напомнить зятю, что тот давно не был в Риме, и Александру доставило бы невыразимое удовольствие обнять Джованни и Лукрецию еще раз.
Получив такое письмо отца, Лукреция почувствовала себя счастливой.
— Боюсь, что твой отказ, — сказала она мужу, — разгневает отца. Но как он доброжелателен! Видишь, он все понимает.
— Чем более доброжелателен твой отец, тем сильнее я его боюсь, — проворчал Джованни.
— Ты не понимаешь его. Он любит нас. И хочет видеть нас в Риме.
— Он хочет видеть в Риме тебя. Не знаю, чего он хочет от меня.
Лукреция смотрела на мужа, ее била дрожь. Бывали моменты, когда она понимала, что ей не уйти от судьбы, которую уготовила ей ее семья.
Чезаре редко чувствовал себя таким счастливым, как сейчас.
Его брат Джованни помогал ему доказать то, что он, Чезаре, старался заставить отца понять многие годы. Какая обида захлестнула его, когда во время торжественной церемонии Джованни вручили знамя, щедро расшитое золотом, и богато украшенный драгоценными камнями меч! Какая ярость поднялась в нем, когда он увидел глаза отца, сверкавшие гордостью за своего любимого сына!
87 
