56 
— Эй! — воскликнула я, хлопнув себя по лбу. — Я ведь точно слышала! Мне Катя рассказывала что-то… — Я напрягла память. — Полковник Вася… Так… Пропал с вещами и документами… Так… — Тут меня осенило. — Но ведь он встречался с Леной из Сургута, ныне покойной…
— Ничего он не встречался! — возопила Оксана. — Он лишь разок с ней поболтал, а она уж возомнила!
— Их видели вместе, — укоризненно покачав головой, проговорила Эмма. — Ночью.
— Кто это сказал? Кто? Где эта наглая врунья? Уж не та ли конопатая швабра, что сидела с вами за столом? Завистница! Интриганка! Я ей космы-то повыдираю!
Я вспомнила несчастную Гулю и содрогнулась. Мало той маниакально-депрессивного психоза и исполосованных запястий, ей теперь еще и полное облысение светит.
— Это не она, — поспешно заверила разбушевавшуюся Оксану Эмма.
— Она, точно она! Я давно заметила, что эта баба слишком любопытна. За всеми следит, что-то вынюхивает, по санаторию с банкой бегает — подслушивает… А вчера я самолично видела, как она засела в кустах с биноклем.
— Больной человек, что с него взять? — попыталась унять ее Эмма.
— Да никакая она не больная! Она же прикидывается, неужели вы не видите? Нормальнее нас с вами…
Каких бы еще собак навешала на бедняжку Гулю эта воинствующая амазонка, могу только гадать, так как ее экспрессивный монолог прервал Юрка Зорин, материализовавшийся около нашего столика. Был он во всегдашних шортах, гольфах и тельняшке, но на сей раз поднадоевший ансамбль разбавляла джинсовая жилетка. Еще на голове у него красовалась матерчатая панама, а на плече болтался вещмешок.
— Ты чего расселась? — рявкнул он, проигнорировав даже приветствие.
— Здравствуй, Юра, — с нажимом произнесла Эмма, вечная фанатка приличных манер.
— Здрасьте, — машинально поздоровался Юрка, все так же сверля меня глазами.
— Чего тебе надо, ирод? — нахмурилась я.
— Цигель, цигель, ай лю-лю! — пролаял он, стуча по циферблату своих часов «Ракета».
— А перевести можно?
— Задницу от стула отлепить не хочешь? — перевел Зорин.
— Я еще не съела омлет, а что?
— Леля, да у тебя склероз! Не рановато ли?
Я все еще не могла понять, что он от меня хочет, когда к нашему столу подгреб еще один шизоид Лева Блохин. Этот тоже был при жилете (не иначе совершили набег на местный секонд-хэнд), только при вельветовом.
— Ну вы чего? — заканючил вновь прибывший. — Я же жду…
— А где Соня? — опять начала терзать меня Юрок.
— Зачем она тебе? За минувшую ночь сочинил сонет в ее четь и хочешь продекламировать?
— Леля, ты дура! — огрызнулся Юрка. — Да еще и склеротичная! Но это ничего не меняет, мы все равно едем на Красную поляну.
— Когда? — я захлопала глазенками. Поездка на поляну совсем вылетела у меня из головы.
— Сейчас! Ты же сама договорилась с Вано на десять утра!
А ведь он прав, черт побери! Я договорилась. На десять утра… Но я забыла! С этими убийствами, пропажами, пьянками…
— А сейчас сколько времени? — спохватилась я.
— Без пяти, — подсказал Лева. — Вано уже подъехал.
Я выругалась и, не доев омлета, поскакала будить Соньку.
* * *
ЧЕЛОВЕК сидел под маленькой лохматой пальмой и рыдал. Горько, по-детски захлебываясь всхлипами. Давно он так не плакал, уже лет семь! Слезы текли по его гладким щекам, скатывались по круглому подбородку и, выдержав секундную паузу, падали на скрещенные на коленях руки…
ЧЕЛОВЕК устал плакать, но не мог остановиться. Он устал не только плакать, но и бояться, и мучиться, и страдать, и не спать ночами, и делать вид, что от всего этого не устал. Иногда ему даже хотелось пойти в милицию и сдаться. Пусть его осудят, посадят, пусть хоть расстреляют, только бы кончился весь этот кошмар! Хотя кончится ли он? Ведь ВРАГ не перестанет приходить к нему во снах, и не перестанет мучить совесть за неоправданное убийство женщины…
Слезы перестали сочиться из глаз. Наконец-то. ЧЕЛОВЕК промокнул лицо краем своей футболки. Сделал глубокий вдох. Успокоился. Не спеша, достал из кармана две мятые бумажки с рваными краями. Сложил их. Разгладил. Две половинки стали одним целым. Меню с одной стороны, письмо-исповедь с другой. ЧЕЛОВЕК достал из другого кармана спички, чиркнул, поджег. Бумага немного отсырела, по этому не вспыхнула, а начала потихоньку тлеть.
Гори! Гори, единственная улика! — шептал ЧЕЛОВЕК, заворожено глядя на покрывающиеся пеплом края листка. — Одна разрытая могила, один рисковый вояж, одна ненужная смерть — вот цена этой улики.
56 
