— Я знал это, — ответил Нельсон, — я чувствую, как при дыхании что-то поднимается в моей груди.
И он положил свою руку на то место, на которое показывал.
— Благодарение Богу, — прошептал он, — я исполнил свой долг.
Доктор уже был не в силах облегчить участь Нельсона: он отошел, чтобы позаботиться о других раненых. Но в это время снова подошел Харди, который, прежде чем во второй раз покинуть палубу, послал лейтенанта Хилла с ужасной новостью к адмиралу Коллингвуду.
Харди поздравил Нельсона, хотя тот и был уже в объятиях смерти, с решительной и полной победой. Он сообщил ему, что, насколько в состоянии судить, в руках англичан оказались пятнадцать кораблей французского флота.
— Я держал пари на двадцать, — пробормотал Нельсон, затем, внезапно вспомнив про Направление ветра и признаки бури, которые он наблюдал, добавил:
— Бросайте якорь, Харди! Бросайте якорь!
— Полагаю, командование флотом возьмет на себя адмирал Коллингвуд, — произнес капитан флагманского корабля.
— Нет, по крайней мере, до тех пор, пока я жив, — ответил раненый и поднялся, опираясь на руку. — Харди, я вам сказал, бросьте якорь, я хочу этого.
— Я сейчас отдам приказ, милорд!
— Заклинаю вас, сделайте это, осталось пять минут, — затем, понизив голос, который, слабея, стал похож на глухое рычание: — Харди, — заговорил он, — вы не бросите мое тело в море, я прошу вас.
— О, конечно, нет! Вы можете быть спокойны по этому поводу, милорд, — ответил Харди, которого душили рыдания.
— Позаботьтесь о бедной леди Гамильтон, — продолжал слабеющим голосом Нельсон, — о моей милой леди Гамильтон. Обнимите меня, Харди!
Капитан, плача, прижался лицом к его лицу.
— Я умираю спокойным, — сказал Нельсон, — Англия спасена.
Некоторое время капитан Харди оставался рядом со знаменитым раненым, молча наблюдая за ним; затем, опустившись на колени, он приложился своими губами к его лбу.
— Кто меня обнимает? — спросил Нельсон, глаза которого начала заволакивать пелена смерти.
— Это я, Харди! — ответил капитан.
— Благослови вас Бог, друг мой! — умирая, проговорил Нельсон.
Харди поднялся на палубу.
Нельсон, заметив священника рядом с собой, заговорил и с ним:
— Α-a, доктор… Я никогда не был заядлым рыболовом…
Затем добавил после паузы:
— Прошу вас, доктор, помните, что я завещал моему отечеству и королю леди Гамильтон и мою дочь Горацию Нельсон. Не забывайте Горацию.
Жажда становилась нестерпимой. Оц закричал:
— Пить… пить… веер… воздуха мне… потрите меня.
Эти слова он адресовал капеллану Скотту, который, надеясь облегчить его участь в последние мгновения, растирал ему грудь рукой и доставил ему этим некоторое облегчение. Прерывающим голосом, свидетельствовавшим об удвоенных страданиях, напрягая все свои силы, Нельсон произнес в последний раз:
— Слава Богу, я исполнил свой долг.
Это были его последние слова.
Хирург вернулся к своим обязанностям, за ним направился камердинер Нельсона, чтобы сообщить, что его хозяин с минуты на минуту испустит дух. Битти взял руку Нельсона — она была холодна; затем он пощупал его пульс — он не прощупывался. Наконец, он потрогал лоб Нельсона: тот открыл свой единственный глаз и сразу его закрыл.
Нельсон издал свой последний вздох — было четыре часа двадцать минут: он прожил после ранения три часа и тридцать две минуты.
Возможно, покажется странной та дотошность, с которой мы описывали последние часы Нельсона; однако мне кажется, что одного из величайших полководцев, когда-либо живших на свете, следовало проводить, если не историку, то хотя бы романисту, до самых ворот склепа. Я не нашел таких подробностей ни в одной книге. Я руководствовался посмертным протоколом, подписанным тем же корабельным хирургом Битти[84] и корабельным капелланом Скоттом.
XCIV
БУРЯ
Возможно, следовало бы закончить рассказ о Трафальгарской битве смертью Нельсона; однако было бы большой несправедливостью оставить в безвестности имена стольких храбрецов, которые, как и он, жертвовали своей жизнью и делали все возможное во имя победы.
Мы оставили Вильнева в отчаянном положении на разбитой палубе «Бицентавра», не имевшего в своем распоряжении больше ни одной лодки, чтобы спуститься в ней на воду и попытаться пристать к одному из оставшихся невредимыми французских кораблей, находившихся в отдалении от огня и сражения. Разумеется, если бы он мог присоединиться к этим десяти кораблям своего авангарда, которые, обменявшись пушечными выстрелами с колонной Нельсона, теперь оставались в бездействии, не имея перед собой противника, и затем могучим усилием повести их в самое пекло сражения, день мог кончиться для него просто неудачей, но не такой ужасной катастрофой.