47 
После одиннадцати дней плавания они достигли широты Мальдивских островов, когда под слабым юго-восточным ветром около шести утра матрос с мачты закричал: «Эй, эй! Пирога!» Заслышав крик, на палубу поднялся Кернош и застал Рене, который прогуливался с подзорной трубой в руке.
— Где она? — спросил Кернош у матроса.
— Под ветром.
— С балансиром или без?
— С балансиром.
— Все здесь? — обернулся Кернош к боцману.
— Да, мой капитан, — отвечал тот.
— Пушки заряжены?
— Да, капитан, три — ядрами, три — картечью.
— А носовое орудие?
— Канонир ожидает вашего приказа.
— Зарядите на треть больше пороху. Поднимите оружейные ящики на лари с оружием.
— Мэтр Кернош, — спросил Рене, — какая к черту муха вас укусила?
— Разрешите воспользоваться вашей трубой, господин Рене?
— Охотно, — молодой человек протянул бретонцу прекрасную английскую трубу.
Кернош уставился на пирогу.
— Да, черт возьми! — воскликнул он. — Там семь или восемь человек.
— Вас беспокоит эта игрушка, Кернош?
— Не совсем. Это всего лишь прилипала, но она приведет за собой акулу.
— Что за акула последует за прилипалой?
— Несколько индийских про — длинных пирог, которые не побрезгуют захватить такой великолепный шлюп, как «Нью-Йоркский скороход», и выиграть несколько тысяч рупий выкупа за наших прекрасных путешественниц.
— Я вижу, господи помилуй, пирога, с балансиром или без, взяла курс на нас.
— Вы правы.
— Что будет дальше?
— Они подплывут взглянуть на нас, посчитать пушки, оценить количество людей и, наконец, посмотреть, тяжелой ли мы станем добычей.
— Вот дьявол! Но, как вы полагаете, минут через пять пирога подойдет на расстояние выстрела из карабина?
— Да, и я думаю, если вы хотите с ними поздороваться, не стоит терять время, скорее за оружием!
Рене подозвал матроса из Парижа, которого на борту звали не иначе, как Парижанин.
Как и все сорванцы славного города, Франсуа был хорош во всем, знал всего понемногу и ничего не боялся. Он танцевал джигу так, что сами американцы помирали со смеху, отлично боксировал, как настоящий англичанин, и, конечно же, фехтовал, как француз.
— Франсуа, — велел Рене, — найди в моей каюте карабин, двуствольное ружье и пистолеты да принеси порох и пули для них.
— Потолкуем с черномазыми, капитан? — справился Франсуа.
— Боюсь, что так. Ты знаешь все языки, Парижанин, может, и на малайском болтаешь?
— Малайский — не, не разумею.
Он спустился по лестнице, насвистывая: «Отечество наше страдает…»[34].
Франсуа был ярым бонапартистом и чувствовал себя ужасно уязвленным, находясь среди англичан. Он просил объяснений, но капитан сказал, что это не его ума дело, и ответа оказалось достаточно. Парижанин вернулся через пять минут с тем, о чем просили, и поскольку пирога быстро приближалась, Рене немедленно принялся заряжать карабин. Остальное оружие было уже подготовлено.
У карабина великолепной работы Лепажа была уникальная для того времени дальнобойность: из него можно было застрелить человека за семьсот-восемьсот шагов.
Рене засунул пистолеты за пояс, взял карабин и велел Франсуа держать ружье наготове.
Пирога все приближалась, она была уже в паре сотен шагов.
Рене забрал рупор у Керноша.
— Эй, там! — крикнул он по-английски. — Сдавайтесь «Нью-Йоркскому скороходу»!
На борт пироги в ответ взобрался человек и показал неприличный жест.
Рене перебросил карабин в левую руку, вскинул на плечо и выстрелил, почти не целясь.
Мужчина кувыркнулся и упал в море.
Люди в пироге завопили от гнева и принялись грозить смертью.
— Кернош, — сказал Рене, — знаете ли вы Ромула?
— Нет, господин Рене. Он из Сен-Мало? — спросил гигант.
— Нет, но это не мешало ему быть великим человеком и, как все великие люди, иметь тяжелую руку. Однажды в приступе гнева он убил собственного брата. Но поскольку это большое преступление — убить брата, а преступление никогда не остается безнаказанным, как-то раз налетел свирепый шторм, и он сгинул в буре!.. Возьмите вашу красавицу, хорошенько наведите носовое орудие, и пусть пирога сгинет, что твой Ромул.
— Канониры на носу, — крикнул Кернош, — готовы?
— Да! — последовал ответ.
— Хорошо. Когда пирога будет на прицеле, огонь!
47 
