Особенно,... 
32 
— Тебе-то можно. У тебя ножки, как у модели!
— Ты чего, Леля, совсем? — Ксюша хихикнула и покрутила пальцем у виска. — У меня ноги «иксом». Ты разве не замечала?
— Да ты что! — ахнула я. — Никогда бы не подумала!
— Вот именно! И никто не думает! Потому что одеваться надо уметь. Мы же не в каменном веке, где все носили один фасон — накидку из шкуры мамонта!
Я согласно закивала. Одеваться надо уметь. И надо уметь одеваться со вкусом. Это каждая знает. Но не каждой дано! Что ж поделаешь?
— А уши? — продолжала измываться над несчастной бухгалтершей Ксюша. — Они же у нее как у слоника Дамбо. Их надо скрывать под волосами… Хотя под такими разве скроешь… — она горделиво отбросила от лица свои белокурые кудри. — И вообще, Лель, мне этих «серых мышек» не понять…
Мне, честно говоря, тоже. Я никогда не была ни тихой, ни скромной, ни робкой, ни серой. И подруги мои мне подстать. Помню, в 8 классе мы втроем сделали одинаковые стрижки («Взрыв на макаронной фабрике»), выкрасили несколько прядей фиолетовым (осветлили, потом оттенили синькой) и так пришли на урок. Это сейчас можно ходить в школу как угодно — хоть лысой, хоть с пирсингом, хоть с татуировкой на лбу, а в наше время… Нас таскали на все педсоветы, советы, заседания, собрания. Нас клеймили, осуждали, ругали, даже проклинали. Родители более скромных девочек просили директора исключить нас из школы, потому что мы подаем дурной пример их чадам (к слову, чада эти начали потихоньку начесывать челки и тонировать их в щадящий каштановый). Конечно, нас не исключили, но строго настрого запретили появляться в школе в таком виде.
Мы послушались и на следующий день явились на занятия стриженными «под ноль». С той поры директор к нам больше не приставал. К слову, обрились мы не столько из чувства протеста, сколько из-за того, что после пергидроля и синьки наши волосы начали отваливаться от самых корней. И мы стали похожи на лишайных кошек.
Еще нас ругали за то, что мы ходили в школе в рваных на коленях джинсах, что красили ногти зеленым (в бесцветный лак добавляли зеленые чернила), что вместо занятий «Этика и психология семейной жизни» мы посещали подвал, где в компании с парнями из школьной рок-группы слушали Цоя и Бутусова. Кстати, об «Этике…». Предмет этот, и без того бестолковый, преподавала нам недалекая пожилая женщина. Любительница сплетен и пустой болтовни за жизнь. Звали ее то ли Раиса, то ли Анфиса, не помню уже. Эта Анфиса-Раиса меня невзлюбила с первого взгляда, за что — не знаю, то ли за прическу, толи за зеленые ногти, то ли за слишком независимый вид. И буквально на каждом уроке (я, правда, была на немногих) она с достойным другого применения пылом костерила девочку Володарскую (именно так, по имени она меня почему-то не называла) и пророчила мне страшное будущее. «Помяните мое слово, — скрипела она, нависая надо мной, — Она закончить свою жизнь в тюрьме!».
Меня, если честно, эти пророчества скорее смешили, нежели злили, как и ее сентенции на тему «Давать надо только после свадьбы» или «Пусть к сердцу мужчины лежит через желудок» (справка: сама Анфиса так никому и не дала, потому что была «старой девой», а следовательно, путь к сердцу мужиков знала неправильный) …
— Как ты думаешь? — прервала мои размышления Ксюша. — Эта Клотильда… она ну… девственница?
— Понятия не имею, — фыркнула я.
— А помнишь Анфису Павловну нашу училку по этике?
— Конечно, — хохотнула я. — Не поверишь — только что про нее вспомнила…
— Вот эта ваша Клотильда, когда состариться, будет в точности такой же… Желчной, уродливой и жутко правильной…
Она вновь пристально глянула на Изольду, которую уже выудили из сугроба, поставили на ноги и даже отряхнули.
— Смотри, как она Артемону свой костлявый зад подставляет, чтобы он ее там отряхнул! — прыснула подруга. — Думает прельстить его этим каркасом!
— Ксюша, перестань злобствовать…
— Нечего на чужих женихов пасть разевать!
— А чей он жених?
— С сегодняшнего дня будет Сонькиным.
— Это почему? — опешила я.
— Потому, что он ей подходит по всем статьям. Настоящий мужик. Если б не Педик, сама бы его захомутала.
— А она-то ему подходит?
— Наша Сонька может осчастливить любого. Главное — не давать ей пить.
— А мне больше Кука понравился. Мне кажется, он ей больше подойдет. Серьезный, интеллигентный.
— Терпеть не могу интеллигентов. Слабаки они.
32 
