Особенно,... 
290 
– Не вполне, – ответил Арамис, – нам надо еще сказать несколько слов этим господам. – И он обратился к Шатильону: – Сударь, не угодно ли вам будет выйти вместе с нами на минутку, чтобы выслушать два слова, которые я не считаю удобным говорить в присутствии королевы?
Шатильон молча поклонился в знак согласия. Атос и Арамис прошли вперед. Шатильон и Фламаран последовали за ними. Пройдя переднюю, они вышли на широкую крытую террасу с одним окном. Арамис прошел по пустынной террасе и, став у окна, обратился к герцогу Шатильону:
– Сударь, вы только что позволили себе обойтись с нами чрезвычайно вольно. Я не могу допустить этого ни в коем случае, и менее всего когда такое обращение исходит от лица, передающего королеве весть, сочиненную лжецом.
– Сударь! – воскликнул Шатильон.
– Но куда вы дели господина де Брюи? – иронически спросил Арамис. – Не отправился ли он менять свою физиономию, которая слишком смахивает на Мазарини? В Пале-Рояле, как известно, есть много итальянских масок и костюмов, от Арлекина до Панталоне.
– Вы, кажется, желаете нас вызвать на дуэль! – перебил его Фламаран.
– Вам это только кажется, сударь?
– Шевалье, шевалье! – пытался остановить его Атос.
– Оставьте меня, граф, в покое, – сердито отвечал Арамис. – Вы знаете, я не люблю ничего делать наполовину.
– Кончайте же, – произнес Шатильон с не меньшей надменностью, чем Арамис.
– Господа, другой на моем месте или на месте графа де Ла Фер просто арестовал бы вас, так как в Париже у нас есть друзья, но мы готовы предоставить вам случай удалиться отсюда без всяких затруднений и беспокойства. Не угодно ли вам со шпагой в руке побеседовать с нами на этой пустынной террасе?
– Охотно, – сказал Шатильон.
– Одну секунду, господа, – вмешался Фламаран. – Ваше предложение, конечно, соблазнительно, но сейчас его принять нам невозможно.
– Почему это? – спросил Арамис обычным для него вызывающим тоном. – Не близость ли Мазарини делает вас таким осторожным?
– О, вы слышите, Фламаран? – произнес Шатильон. – Не принять вызова – значит запятнать свою честь и имя!
– Я вполне с вами согласен, – заметил Арамис.
– И все же мы отложим это дело. Эти господа, вероятно, также согласятся со мною.
Арамис покачал головой с дерзкой насмешкой.
Заметив это движение, Шатильон положил руку на эфес шпаги.
– Герцог, – продолжал Фламаран, – вы забываете, что вам поручено командовать в одном весьма важном деле. Вы назначены принцем и утверждены королевой. До завтрашнего вечера вы не принадлежите себе.
– Итак, до послезавтра? – спросил Арамис.
– До послезавтра? Слишком долго ждать, – сказал Шатильон.
– Не я назначаю этот срок, – сказал Арамис, – и не я требую отсрочки. Впрочем, – прибавил он, – мы можем встретиться в завтрашнем деле.
– Да, вы правы, сударь! – воскликнул Шатильон. – Я весь к вашим услугам, если вы потрудитесь явиться к Шарантонским воротам…
– Разумеется! Чтобы встретить вас, я готов отправиться на край света; отчего же мне не сделать для этого двух миль!
– Итак, до завтра!
– Надеюсь. Ступайте теперь к вашему кардиналу. Но раньше позвольте попросить вас об одном одолжении: дайте слово, что вы ничего не скажете ему о нашем возвращении.
– Вы требуете этого?
– Почему бы нет?
– Только победители могут предъявлять требования, а вы, сударь, еще не победитель.
– В таком случае сразимся немедленно. Мы готовы, у нас нет дел на завтра.
Шатильон и Фламаран переглянулись. В словах и жесте Арамиса было столько иронии, что Шатильону очень трудно было сдержаться. Но Фламаран что-то шепнул ему, и он одумался.
– Хорошо, – обратился он к обоим друзьям, – даю слово, что наш спутник, кто бы он ни был, никогда не узнает о том, что произошло между нами. Но вы мне обещаете встретиться с нами завтра у Шарантонских ворот?
– О, – произнес Арамис, – на этот счет будьте спокойны.
Четыре дворянина обменялись поклонами и разошлись. На этот раз первыми из Лувра вышли Шатильон и Фламаран, а Атос и Арамис последовали за ними.
– За что вы так обрушились на них, Арамис? – спросил Атос.
– Я имел на это свои основания.
– Да что они вам сделали?
– Что они сделали?.. Разве вы не видели?
– Нет.
– Они усмехнулись, когда мы поклялись, что исполнили свой долг в Англии. Одно из двух: или они поверили нам, или не поверили. Если поверили, то эта усмешка – оскорбление, если же не поверили, то это тоже оскорбление. Надо им показать, что мы стоим чего-нибудь. Впрочем, я не особенно досадую, что они отложили это дело до завтра: сегодня вечером у нас найдется дело получше, чем размахивать шпагой.
290 
