101 
— Крис, в чем дело? Почему ты хочешь навлечь на нас беду? Они ведь все спишут на сумасшедшего…
— В Древнем Египте верили, что первозданный океан Нун и Мрак — место сотворения мира… И знаешь, не будет никаких свидетелей, тем более никаких соглядатаев… — Почему она засмеялась? — Бог Тот — это Гермес Трисмегист… нет никакого соседского мальчика по имени Лоран. И никогда не было. Я навела справки.
— Кто тебе позволил?
— Отныне мне никто больше не может что-либо запрещать или позволять, ничтожество, мелкий человечек. Никто.
Сначала вокруг были только деревья. Вокруг обветшавшего замка простирался парк, написанные от руки щиты называли какие-то места, известные завсегдатаям. Тойеру они напомнили тропы здоровья, так популярные в былые дни. Перед первым щитом полицейские остановились. Но тут речь явно шла не о физической культуре.
— «Познающее Я, — прочел вслух Лейдиг, — все больше концентрируется в акте эгоичности, чтобы затем, в акте просветления, прекратить свое точечное существование во времени и пространстве»… Ничего не понимаю.
— Неужели ты хочешь понять такую белиберду? — буркнул Хафнер. — Ведь это полная фигня.
— Во всяком случае, теперь почти понятно, куда мы попали, — сказал Тойер. — Я был прав. Что, прав я или нет?
— Хватит, пожалуйста… — Штерн явно нервничал. — Мы приехали сюда по делам службы. По-моему, неразумно заниматься сейчас всякими фантазиями… Только не обижайтесь на меня. — При этой строгой тираде у доброго человека из Хандшусгейма покраснели уши.
В душе Тойер был благодарен Штерну за то, что тот вернул всех к суровой действительности, но, чтобы не ронять свой авторитет, строго заявил:
— Прошу не забывать про чрезвычайные с точки зрения закона обстоятельства, в которых мы оказались. Сначала надо осмотреться, сориентироваться. Время у нас есть. Вообще я не понимаю, как она тут, в столь оживленном месте, может прикончить себя или калеку Людевига…
В самом деле, вокруг них множество людей сосредоточенно предавались странным занятиям. Приближаясь к замку, сыщики увидели, как босая женщина преклонного возраста, так сказать, достигшая поздней осени жизни, превозмогая боль, балансирует на шишковатых древесных стволах. Она то и дело теряла равновесие, один раз даже свалилась прямо на ворох прелых листьев. В десятке метров от нее босоногий биоактивист в берете и с седой козлиной бородкой, истерически смеясь, ковылял по колкому гравию.
— В довершение всего они, верно, ходят по лезвию бритвы, и им это что-то дает, — проворчал Хафнер. — Ребята, по-моему, я видел нечто подобное в вечерних новостях. Такие штуки проделываются для расширения сознания. Как раз в духе этого говнюка Людевига. И все-таки, шеф, мы ведем себя как наш любимый Зельтманн: всё чего-то ждем. Давайте арестуем шлюху и этого гада, и дело с концом!
— Значит, ты сейчас попрешься туда, размахивая служебным жетоном, и устроишь там разгром? — нервно спросил Тойер.
Хафнер кивнул, в его глазах загорелась детская радость.
— А что мы будем делать, если, допустим, его там нет? Что, если они тут всего лишь встретились и сразу уехали куда-то еще, тогда как?
Помрачневший Хафнер молчал.
— Сейчас мы всего лишь обычные посетители, пока не увидим Людевига и Кильманн. Все, никаких возражений.
Немного растерянные, они шли дальше. Теперь справа от них двое взрослых энергично раскачивались на причудливо связанных между собой двойных качелях. Их обступила толпа любопытных, а молодой человек в одежде явно собственного пошива объяснял: качели устроены так, что качающиеся люди уравновешивают друг друга, следовательно, качели демонстрируют, насколько один человек зависит от другого.
Лейдиг взглядом показал Тойеру на трех женщин — те в странной отрешенности гладили один и тот же камень, рядом с ними на доске сидел, скрестив ноги, толстый мужчина; вздыхая, он набирал горстями песок и высыпал его сквозь пальцы. Чуть дальше из ржавого крана текла струйка воды, а тоненькая девушка, сложив ладони ковшиком, ловила влагу и медленно ее выливала.
— Что там внутри? — с отвращением спросил Хафнер. — Нам что, придется раздеваться?
Но они все еще не добрались до замка. Им пришлось идти по тропе, причудливо петлявшей вокруг самодельных деревянных щитов с цитатами из мыслителя Рудольфа Штейнера. Никто из полицейских не был сведущ в антропософии. Они знали только, что вальдорфская школа в Гейдельберге расположена в неприятной близости от предприятия по переработке бытовых отходов. Однако многократное упоминание «духовного взора» вызвало у Тойера сопротивление, которое обычно возникало лишь при общении с живыми людьми. Он слишком ясно осознал, что безумие еще не искоренено. И поэтому тут же взревел:
101 
