41 
В этот момент около полудюжины коренастых полицейских ворвались в ворота и стали хватать за поводья лошадь, в то время, как Джерек заливался веселым смехом, а миссис Андервуд нервно натягивала вожжи с жутким криком.
– Ваши пятки, мистер Карнелиан! Не жалейте ваши пятки!
– Всегда рад услужить, дорогая, но я не понимаю, что вы от меня хотите! – Джерек был почти беспомощен от смеха.
Испуганная смельчаками в полицейских мундирах, лошадь встала на дыбы, заржала, закатила глаза, перепрыгнула через забор и пустилась галопом.
Последнее, что Джерек услышал, было восклицание.
– И такое происходит в Бромли! Кто бы мог подумать!
Прогремел третий выстрел. Скорее всего, у фермера сдали нервы, и он перепутал в темноте стражей порядка с беглыми преступниками. Миссис Андервуд вскрикнула.
– Помогите! Я теряю контроль!
Подпрыгивая вверх и вниз, чуть не теряя под собой сиденье, одной рукой держась за седло, а другой – за ее талию, Джерек расплылся в блаженной улыбке.
– Наконец-то! Как я счастлив слышать это, дорогая!
Глава четырнадцатая
НЕХВАТКА МАШИН ВРЕМЕНИ
Прохлада рассвета коснулась Бромли. Рано встав, чтобы завершить свои дела и как можно быстрее отправиться в путь, мистер Уэллс покинул «Розу и Корону», и вышел на Верхнюю улицу с видом человека, который всю ночь боролся с дьяволом и полностью одолел его. Этот визит в Бромли был неприятен ему по двум причинам: во-первых, Герберт искренне считал, что во всей Англии не сыскать места более захудалого, скучного и никчемного; во-вторых, его угнетала роль просителя, в которой он появился здесь, чтобы спасти отца от вызова в Суд Графства по поводу незначительного финансового вопроса, который, очевидно, его отец много месяцев не удостаивал вниманием. Несмотря на то, что здесь были его корни, мистер Уэллс не мог снисходительно отнестись к родному Бромли. Отец, если смотреть с точки зрения Бромли, был закоренелым неудачником, но сын добился успеха, опубликовав несколько книг. В другое время он предпочел бы, чтобы его визит приветствовали с большей публичностью, например, короткими интервью в «Новостях Бромли» – и он прибыл бы с большей пышностью, но природа его бизнеса делала это невозможным. На самом деле, он надеялся, что никто не узнает его, поэтому поднялся так рано. Причиной его настроения послужило внутреннее ощущение, что он преодолел Бромли. Город больше не пугал его. Вопросы ничтожных долгов пустяковых скандалов больше не погружали его в бездну отчаяния, как это было когда-то. Он убежал из Бромли, и теперь, вернувшись, избавился от призраков, которые преследовали его.
Мистер Уэллс крутанул свою трость, пригладил маленький ус (который никак не вырастал таким густым, как хотелось) и сложил губы трубочкой в молчаливом свисте. Ощущение благополучия переполнило его, и он высокомерно посмотрел на Бромли: на телегу молочника с медленно тащившей ее древней лошадью; на мальчишку-разносчика газет, объезжающего на велосипеде дверь за дверью, чтобы одарить тусклых жителей этого тусклого городка новостями скучных происшествий; на ставни окон еще закрытых знакомых магазинов, включая окно Атлас-хауз, где мать и отец по очереди воспитывали его, и где мать изо всех сил старалась навязать ему постулаты, следуя которым, ее сын мог стать в Бромли порядочным человеком.
Он усмехнулся. В те дни плевать он хотел на уважение, следуя своим собственным правилам, выбрав собственный путь и свои идеалы. Вчерашняя встреча с тем чудаковатым иностранцем лишний раз высветила, насколько отличались его жизненные принципы от родительских. Писатель вспомнил разговор в поезде, и с улыбкой подумал, что «машина времени» была принята незнакомцем за буквальную правду. Это был знак успеха, ничто иное!
Пели птицы, звякали молочные бидоны, небо над крышами Бромли было чистым и голубым. Мистер Уэллс глубоко вдохнул, наслаждаясь свежестью воздуха.
Дыхательные упражнения были прерваны звуком выстрела где-то в отдалении. Писатель помедлил выжидающе, а затем с удивлением увидел, как из-за поворота Верхней улицы появилась галопирующая большая лошадь, обливающаяся потом и бешено вращающая глазами. На лошади было два всадника, ни один из которых, казалось, уверенно не держался в седле. Впереди сидела красивая молодая женщина в коричневом бархатном платье, испачканном кусочками соломы, грязи и листьями; ее темные кудри были в беспорядке. За ней, одной рукой держась за ее талию, другой – за поводья, в одной рубашке (его плащ, кажется, скользнул между ними и болтался, подобно лишней ноге, сбоку лошади), сидел вчерашний знакомец, мистер Карнелиан, гикая и смеясь, ни дать, ни взять – биржевой клерк, радующийся катанию верхом на Бранкорской воскресной ярмарке.
41 
