121 
Ничего не поделаешь, подумала Эцуко, такова человеческая натура. Тот, кто платит огромные деньги, чтобы приобрести дачу или отдохнуть в санатории, прежде всего ищет покоя, зачем же он поедет в место с такой дурной славой?
Сняли комнату в гостинице, которую рекомендовала официантка. Было около десяти. Юкари тотчас забралась на кровать.
— Дед, ты нам кое-что обещал.
Эцуко села в кресло у окна.
— Расскажи, наконец, что это за человек — Саэгуса.
Ёсио присел на край кровати, взглянув на прикорнувшую Юкари.
— Ты помнишь, Эцуко, пожар, случившийся в гостинице «Новый японский отель»? — спросил он.
Немного подумав, она вспомнила. В Адзабу загорелась гостиница, в огне погибло около сорока человек.
— Да, помню.
— Дело в том, что в момент пожара твоя мать находилась в этой гостинице.
Эцуко вытаращила глаза.
— Впервые слышу. Восемнадцать лет назад — мне тогда было уже шестнадцать. Если бы у мамы были ожоги, я должна была заметить.
— Она не пострадала. Хотя и была в большой опасности. Но ее спасли.
— Но… почему я об этом ничего не знала?
Ёсио некоторое время молчал. Как будто положил воспоминания на весы и ждал, когда остановится дрожащая стрелка.
— Саэгуса спас жизнь твоей матери.
— Он вывел ее из огня? — спросила Эцуко и, не удержавшись, добавила полушутя: — Он что — пожарный?
Ёсио, грустно улыбнувшись, покачал головой.
— Во время пожара он был в одном номере с твоей матерью. На самом верхнем этаже гостиницы.
Она уже догадывалась, что скажет Ёсио, но продолжала сидеть, молча глядя на него.
— Такао Саэгуса, — сказал Ёсио, — восемнадцать лет назад, очень недолго, был возлюбленным твоей матери.
Восемнадцать лет назад… — подумала Эцуко. Сколько же тогда было ее матери, Ориэ? Она родила Эцуко в двадцать один, значит — тридцать семь?
— Но ведь Саэгусе сейчас около сорока?
— Сорок три. Восемнадцать лет назад он был двадцатипятилетним юнцом.
Ориэ всегда выглядела моложе своих лет. Когда умерла, казалось, что ей нет и пятьдесяти. В тридцать семь она, должно быть, выглядела на тридцать два, тридцать три.
И все же, у Ориэ — ее матери — пусть недолго — был любовник, да еще моложе нее!
Нет, это нельзя назвать любовью.
Скорее — интрижка?
— А ты, папа, знал?
— До того, как случился пожар, нет.
Он потер рукой шею.
— Я был поглощен работой и не лез в домашние дела.
Эцуко взвилась:
— Ты называешь измену жены домашним делом?!
— Не кричи, Эцуко.
Эцуко вскочила со стула. Она не хотела оставаться лицом к лицу с Ёсио. Открыла холодильник, достала две банки пива, передала одну Ёсио.
— Не можешь слушать на трезвую голову?
— Когда в тридцать четыре года узнаешь, что твоя мать в свои тридцать семь гуляла на стороне, без пива не обойтись.
— Что ж, это годится для рекламного слогана.
Оба почти одновременно открыли банки. Одновременно раздались два хлопка. Это было так забавно, что Эцуко невольно прыснула.
— Извини.
— За что?
— Я не должна была смеяться. Ведь это же не смешно?
— Да уж. — Ёсио отпил пива. — Но каждый раз, когда вспоминаю об этом, мне становится немного смешно. Совсем чуть-чуть.
— Сколько тебе потребовалось времени, чтобы начать посмеиваться над тем, что произошло?
— Наверно, лет пять…
Пять лет. Много это или мало, чтобы оправиться после измены жены? Впрочем, наверно, есть мужчины, которые уже никогда не смогут рассмеяться.
— Что он был за человек?
— В то время работал в отделе происшествий нашей газеты.
Эцуко, обернувшись, уставилась на Ёсио.
— Так, значит, ты был с ним знаком?
— Да, он нередко бывал у нас, вместе пили. Не помнишь его? Приходил к нам в гости. Он еще заваривал кофе, не пользуясь фильтром, мы все потешались над ним.
Эцуко пошарила в памяти, но ничего не нашла. Коллеги отца и корреспонденты часто бывали у них дома. Но никто не запомнился четко.
— Мне он нравился, — простодушно сказал Ёсио и поставил банку на столик.
— Другими словами — ты пригрел на груди змею?
— Эцуко, люди — не змеи.
— Получается, ты сам свел их?
Ёсио почесал висок.
— Получается, что так.
— Это черт знает что! — Эцуко всплеснула руками. — Вот уж не думала, что моя мать способна вытворять такое…
121 
