76 
Выпивают только слабые, это Глорису внушали с самого детства. И он верил. Но слепая вера пошла вразрез с верой зрячей. Прибоженный ведь видел, что его друг вовсе не слаб. Напротив, он сильнее многих людей, сильнее прежде всего духом, хотя и тело не отставало ни на шаг. Так почему же? Зачем вино? Правда, надо признать, второго такого раза не случилось. И вера, поколебленная было немыслимым происшествием, восстановилась, став только незыблемее.
За Иакином Глорис мог отправиться куда угодно. Пусть только позовет.
— Не спишь еще?
Звуки знакомого голоса заставили сердце прибоженного биться вдвое быстрее, чем еще минуту назад.
— Зачем мне сон? Он ведь такой… пустой.
Иакин спрыгнул с подоконника, сбросил с плеч куртку и рванул завязки на вороте рубашки.
— Жарко сегодня.
— Как и всегда, — привычно ответил Глорис, уже хлопоча возле столика с разноцветными кувшинчиками.
— Только не намешивай той кислятины, как в прошлый раз, — предупредил бальга, по случаю посещения друга сменивший свой всегдашний черный костюм на неприметную грязно-серую одежду обычного горожанина.
Прибоженный всегда радовался, видя друга в отличных от ночной черноты цветах. Как будто такая смена давала шанс на что-то. Что-то очень важное, но непонятно для кого больше — для самого Иакина или тех, кто его окружает.
— Кислое лучше освежает, — попробовал возразить Глорис, удивляясь собственной смелости.
Бальга не ответил, напряженно вглядываясь в темноту, надвигающуюся на Катралу, и прибоженный счел это молчаливым согласием. Но чтобы лишний раз не будить упрямство друга, все же налил в бокал несколько капель горного меда и поднес приготовленный напиток страждущему, который даже не повернул головы, пока шелковые полы накидки не зашуршали, соприкоснувшись с грубым грязно-серым полотном рубашки.
— О чем ты думаешь?
— Скоро настанет ночь.
Глорис кивнул, всякий раз поражаясь тому, как обычные, даже иногда нелепые слова звучат из уст друга. Так… значительно. Важно. Весомо. Неужели кому-то кажется иначе?
А ведь кажется. Есть по меньшей мере одна эррита, для которой все, что бы ни сказал бальга, — пустой звук. Не желает слушать и не слушает. Да и на молебнах давным-давно уже не бывает. Можно сказать, с детских лет. С тех самых лет, когда юный прибоженный начал свою благословленную небесами службу.
— А потом придет утро.
Иакин замер. Затаил дыхание. А когда повернулся, ореховая глубина глаз показалась Глорису непроглядно темной.
— Утро…
— Светлое-светлое.
Прибоженный сам не понимал, зачем все это говорит. Но чувствовал: надо. Только не молчать. Потому что, если тишина продлится больше нескольких, может быть, бессчетных, а может, уже кем-то сосчитанных минут, мир треснет и разобьется, как стекло. Как тот многоцветный витраж, разлетевшийся осколками прямо над головой предшественника Глориса.
Наверное, кто-то все же кинул камень или пустил стрелу. Хотя тщательнейшие поиски так ни к чему и не привели, удобнее было верить в чью-то злую волю, нежели в случайность или, того хуже, веление небес. Стеклянные капли брызнули во все стороны, но большая их часть конечно же упала прямо на прибоженного, коленопреклоненно стоящего у алтаря и творящего вечерний молебен. Молебен для одного-единственного человека, как ясно помнил Глорис. Всего каких-то десять лет назад горожане еще не слишком жаловали роскошную кумирню, отстроенную на личные средства семьи Кавалено. Еще не уверовали. А может, полагались на прежнюю веру?
— Ты всегда веришь в лучшее? — вдруг спросил бальга. Спросил своим обычным равнодушным тоном, но глаза, в которые прибоженному удалось заглянуть, прежде чем друг снова перевел взгляд за окно, ореховые глаза…
Принадлежи они кому-то другому, Глорис с уверенностью заявил бы, что этот человек страдает. Например, смертельной болезнью. Или неразделенными страстями. Или нетерпением.
Ни первого, ни второго за Иакином прибоженный не знал. Верховный бальга был совершенно здоров, здоровее многих в Катрале, да и сердце его не испытало пока любовного томления. Значит, оставалась только последняя причина.
— Зачем верить? Следующий день всегда лучше предыдущего.
Губы бальги дрогнули в улыбке. Второй за наступивший год, случившейся на глазах у Глориса.
— Точно лучше?
Сегодня вопросы друга звучали странно. Почти пугающе. Так, что начинали тревожить даже умиротворенную долгим жарким днем душу прибоженного.
76 
