7 
— You speak Russian a little? — спросила Ирина. И он, глянув в ее бездонные глаза, выдохнул:
— Yes, — затем, уже по-русски, сказал: — Когда я изучал русский, я думал, что он мне пригодится лишь для чтения старых книг. Я никогда не предполагал, что смогу говорить на этом языке с красивой женщиной в Москве.
И в тот самый момент, как он произносил эти слова, он подумал: как странно — по-английски он никогда бы не смог произнести такую сентенцию в первый день знакомства с женщиной. Да, по-русски, да к тому же еще и с Ириной, это было и легко, и приятно.
Ирина счастливо улыбнулась, придвинулась ближе к нему и сказала:
— Ваши уроки пошли вам впрок. Вилли, ты никогда не говорил, что твой друг такой очаровательный. Я представляла себе толстого капиталиста с сигарой.
Автомобиль Вилли катился по московским улицам, а Росс снова почувствовал, как ему хорошо здесь, в стране своих предков, где женщины еще не превратились в мужчин, где бизнес и удовольствие можно смешивать, и где чувство приключения пронизывает каждый момент твоей жизни.
К сожалению, это была единственная сцена, которую он мог потом отчетливо воспроизвести в своей памяти. Остальное все было кусочки, отрывки, впечатления, не связывающиеся в стройную картину. Ярче всего он помнил вечеринки, где были девочки и еще девочки, и где он пел похабные песни на языке, который, как он думал, был лишь языком возвышенной поэзии. Его пребывание в Москве представляло собой цепь бесконечных пьянок — то в одной квартире, то в другой. Он никогда не думал, что может выпить такое количество жидкости — не говоря уж об алкогольных напитках. В остальном же он смутно вспоминал каких-то интеллектуалов, с которыми его знакомил Вилли, но среди этих интеллектуалов каким-то образом оказывались цыганки, с которыми он танцевал и которые выглядели удивительно похожими на евреек. Конечно, он не забыл, что сделка была заключена: он должен был привезти один или два контейнера мыла в Одессу, и как можно быстрее. Однако детали сделки как-то расплывались. Он помнил, например, что говорил с каким-то очень, очевидно, важным человеком, в старомодно выглядевшей гостиной, стены которой были увешаны иконами. Человек тот был чудовищно толстым, волны жира так и выпирали из-под шелковой рубашки, слишком ему тесной. Все, что было на нем — часы, галстук, ботинки, — было западного производства, безумно дорогое, но несколько старомодное. Он помнил еще, что у этого человека был какой-то странный акцент, и по-русски, и по-английски, но он не мог вспомнить ни единого слова из их разговора. Но сделку он заключил именно с ним, и он помнил, что запили они ее армянским коньяком.
С другой стороны, он мог отчетливо вспомнить каждое слово другого разговора, странно смешавшегося в его памяти с первым — возможно, потому, что и этот разговор происходил в комнате, увешанной иконами. Здесь, после того как Хардинг представил Росса как человека, собирающегося «умыть матушку Россию», пожилой человек, его собеседник, вскочил и процитировал громким голосом:
- Прощай, немытая Россия,
- Страна рабов, страна господ,
- И вы, мундиры голубые,
- И ты, послушный им народ!
Затем, расхаживая по комнате, этот человек продолжал:
— Разве это не замечательно, дорогие сограждане? Мы всегда думали, что сначала нам придется избавиться от наших голубых мундиров, чтобы вымыть Россию. Наш же американский друг предлагает сделать это наоборот. И знаете что? Возможно, он прав. Кто может поручиться, какой эффект произведет американское мыло на русскую психику? Возможно, это мыло очистит и наши души? В конце концов, обращая наших предков в христианство, их ведь тоже загнали в воды Днепра…
Этот человек был крайне похож на Карла Маркса, — правда, на нем были голубые джинсы, черная кожаная куртка и зеленый свитер. А возможно, это была лишь шутка, интеллектуальная метафора, но в голове Поля эти две сцены полностью слились — почему-то это вызывало у него тревогу. Казалось бы, простая, понятная сделка превратилась в духовную миссию — к чему он отнюдь не готов. Ему все-таки надо будет связаться с Москвой и все это дело выяснить.
К тому времени, когда он вернулся в Чикаго, Росс вновь обрел способность переваривать твердую пищу, ходить, не вздрагивая от головной боли, и внятно выговаривать слова. В Чикаго он приобрел на некоторое время популярность, его приглашали на вечеринки, где собирались интеллектуалы и где обсуждалось будущее человечества. Он даже выступил по местному телевидению… Вскоре, впрочем, он прекратил все это, ибо понял, что говорить-то ему, в сущности, и не о чем — связанных воспоминаний было немного.
7 
