Особенно,... 
25 
– Извините, а… это что, под наркозом никак нельзя было сделать?
– Во-первых, не было времени, во-вторых, она не натощак, а то, что она кричала, так это не вина анестезиолога. Обезболивающее сделали, но есть люди, у которых очень высокая чувствительность. По всей видимости, ваша жена относится к ним.
– Она долго здесь пробудет?
– От трех дней до недели. Нужно пронаблюдать её. Можете ей халат принести домашний и тапочки. Есть ей можно всё, хотя острое нежелательно.
– К ней можно?
– Прямо сейчас? – она снова недовольно посмотрела на Диму.
– На несколько минут.
– Ладно, только не больше пяти минут, – разрешила она. – Куртку оставьте у сестры на посту и пройдите в пятую палату.
Дима открыл дверь палаты. Лолита здесь была одна и по цвету лица мало чем отличалась от подушки. Ещё две кровати были пустыми. Сзади послышался голос медсестры:
– Не забывайте, что Любовь Тимофеевна сказала не больше пяти минут.
– Ладно, – ответил Дима.
Лолита открыла глаза. Веки были припухшими и красными от слез. Дима подошел и присел на край кровати. Сейчас ему было очень жаль эту бледную несчастную девчонку, которая только что натерпелась Бог знает чего по собственной глупости и (может быть, если верить её словам) по его вине.
– Как ты? – спросил он, что бы что-нибудь спросить.
– Живот болит, – пожаловалась Лолита.
– Сильно?
– Мне сделали какой-то укол, сказали, что скоро пройдет. Я думала, что это никогда не закончится… – она снова заплакала.
– Не реви, – он взял Лолиту за руку. – Уже всё закончилось.
– Что теперь будет?… Мама, если узнает, выгонит меня из дому… А она же всё равно узнает… Мне сказали, что я здесь несколько дней пробуду…
– Сказал же, не реви. Что-нибудь придумаем. Она дома? Позвонить ей?
– Позвони… Только что будет… – она снова всхлипнула.
– Да не реви ты.
– Ты меня теперь бросишь?
– Молодой человек, ваше время истекло! – послышался сзади голос медсестры. – И ещё, не садитесь на кровать!
– Извините, уже ухожу, – Дима послушно встал. – Лолита, я завтра приду. Тебе что-нибудь принести?
– Молодой человек! Вы что, неприятности нажить хотите? – в голосе медсестры послышалось раздражение. – У меня дела! Время позднее, посещения окончены. Позвонит она вам завтра утром и скажет, чего хочет.
– Всё, пока! – Дима попытался выдавить улыбку. – Я завтра приду.
– Пока, – Лолита улыбнулась.
Примерно через полчаса в палату, где лежала совсем уже не плачущая Лолита, зашла Любовь Тимофеевна. Она присела на свободную кровать.
– Ну, как твой кавалер среагировал? – поинтересовалась она.
– По-моему, хорошо. Как раз так, как нужно. Вы с ним разговаривали?
– По-моему, он то ли испугался, то ли расстроился. Ты чего так орала? Что на самом деле ничего не подействовало?
– Ну, надо же было его как-то напугать? – Лолита довольно улыбнулась. – А так здорово сработало. Не думаю, что он бы так расчувствовался, если б всё прошло тихо и спокойно.
– Артистка! – Любовь Тимофеевна покачала головой. – И придумали ж с матерью такое…
– Тетя Люба, вы же сами видели – жених стоящий, такого упускать нельзя. Что ж мне замуж за Ваньку Быкова выходить?
– Поступай, как знаешь. Как ты себя чувствуешь? Болит что-нибудь?
– Ничего не болит, спать хочу. Вы маме позвонили?
– Конечно. Сидит и ждет звонка от вашего… как его…
– Димы.
– Димы. Скажи, чего ты с ним в кафе потащилась?
– Подумала, вдруг вы будете заняты, а кто-нибудь другой прицепится, что делала. А так видно – ничего не делала. С мальчиком в кафе сидела.
– Я же тебя предупредила, что в любом случае это буду я. Кто-то другой сказал бы, какой у тебя на самом деле срок был. Никак не восемь недель. Ещё б неделя и обычный аборт делать было бы поздно. Хорошо, что живота у тебя не было. Поставь себя на моё место – успеть сделать всё, как в малом сроке, и ничего не оставить, – укоризненно сказала Любовь Тимофеевна.
– Главное, вовремя успеть, – довольно сказала Лолита. – Не сердитесь, тетя Люба. Мама вас в обиде ведь не оставила и не оставит.
– Ладно, спи. Спокойной ночи.
Лолита уснула сном праведника, почти сразу же после ухода Любовь Тимофеевны. Ей снились хорошие сны…
Глава 18
Максим Исмаилович посмотрел на часы. Стрелки показывали четверть одиннадцатого. Дима пообещал не задерживаться. В двери щелкнул ключ и он вздохнул с облегчением. Через минуту в комнату вошел Дима и по его бледному осунувшемуся лицу отец понял, что вздыхать с облегчением было рано.
25 
