68 
Черниговский воевода расстегнул крючки юшмана — туговат стал, туговат. Однако же доспех воинский — не кафтан домашний. Надставить не просто, расстегнутым не поносишь. Может, иной раз и обедать не стоило бы?..
— Папа, папа! — первой по лестнице сбежала дочка, и князь понял, что вразумить ее окажется не просто. — Ты посмотри, какое мне дядя Галанис колье подарил!
Сарафан обнажал грудь довольно широко, и Андрей Васильевич увидел, как на чуть смугловатой, загорелой коже дочери лежит широкое колье с коричневатой эмалью, покрывающей золото, с большими белыми эмалевыми лепестками и светло-голубыми сердцевинами, в цвет софьиных глаз.
Да, такое колье он, пожалуй, дочке бы купил.
— Сколько Галанис запросил?
— Так подарок же, папа!
Князь в очередной раз подумал, что покупка по десятикратной цене все равно бы дешевле обошлась, но промолчал — к чему девчонку огорчать?
— Мать-то где, Софья? Пусть велит на стол накрывать. Сейчас и Глеб подойдет…
Глеб тоже был единственным уцелевшим сыном из трех родившихся. Увы, все трое, увидевшие свет после свадьбы, оказались слабыми, и двое мальчиков не пережили первой годовщины. Зато окрепшего Глеба не брали ни холера, ни холод, ни литовские стрелы.
— Садись, Андрей Васильевич, — спустилась сверху жена. В трех одетых поверх друг друга платьях и темном убрусе она казалась дородной дамой, однако впалые, густо нарумяненные щеки доказывали, что на самом деле княгиня не так уж и упитанна. — Сейчас подавать начнут. Гостей сегодня не ждешь?
— Да уж и не знаю ныне, — князь мягко, одними губами расцеловался с супругой. — Греки-то ушли, али меня поджидают?
— Ушли, Андрей Васильевич, ушли. Откушай спокойно.
Из-за татарской осады ни сотники боярские, ни стрелецкий воевода ныне к обеду не появились, а потому за столом собралась только семья — сам князь, дочь, да супруга. К тому времени, пока поели пирогов с капустой, хлопнула дверь и вошел Глеб.
— Благослови Господь, — перекрестился он на образа и тут же сел к столу: — Ты знаешь, отец, что татары мост из заречья к нам наплавляют?
Княжич был в отца высок и статен, носил курчавую рыжую бороду. Ради молодецкой удали голову брил наголо, а доспехом носил ширококольчатую байдану, сквозь которую проглядывал обшитый атласом стеганый поддоспешник.
— То неудивительно, сынок, — пожал плечами Андрей Васильевич. — А ты мыслил, они на город из-за реки полюбуются и назад уйдут?
— Много их, отец…
— Ничего сынок. Даже сотня шакалов не могут заменить одного льва. Дорогая, вели рыбу подавать, заждались уже.
* * *
Тем временем сотни русских невольников под присмотром опытных в осадном деле янычар заканчивали накладывать на увязанные одна к другой лодки бревенчатый настил, по которому без задержек сможет пойти многотысячная татарская конница, покатятся повозки с бомбардами, порохом и чугунными ядрами.
Полоняне же рыли в указанном им месте, напротив северной башни, яму с пологим уклоном в сторону Чернигова и отвесной обратной стеной.
Сам лагерь, с многочисленным обозом, сотнями шатров для беев и мурз отдельных родов, Девлет-Гирей велел поставить на низком южном берегу Десны, в безопасности от возможной вылазки русских воинов, Правда, большинство нукеров, едва мост открыл путь через реку, устремились к русскому городу, надеясь первыми ворваться за стены, едва только появится такая возможность.
Александр Тирц тоже перебрался на левый берег под охраной Алги-мурзы и его полусотни, и отправился погулять по окрестностям древнего русского города, до которого в далеком двадцатом веке так и не добрался.
Как ни странно, но и сейчас, в году одна тысяча пятьсот шестьдесят седьмом, Чернигов выглядел не растущим поселением, а наоборот — умирающим. Об этом говорили широкие, мощеные щебнем дороги, тянущиеся от одной малой деревеньки к другой. Крестьяне их выложить никак не могли — да и зачем поселку в пять дворов каменная магистраль шириной в двадцать шагов? Это означало, что когда-то здесь стояло куда более крупное поселение, а то и какая-то мануфактура, нуждающаяся в постоянном подвозе сырья и вывозе товара. О том же — о былом могуществе, ныне утраченном, говорили и холмы ровной, прямоугольной формы — явно заросшие травой-муравой фундаменты.
Впрочем, встречались вокруг города и самые обычные развалины. Не меньше десятка церквей, сложенных из каменного кирпича, зияли провалившимися куполами и пустыми стрельчатыми окнами. Имелось несколько и вовсе монументальных останков — с толстыми, наполовину обвалившимися стенами, тянущимися на десятки метров, обширными внутренними дворами и размашистыми фундаментами. Похоже — бывшие монастыри.
68 
