74 
— К вам пришли, господин, — неуклюже поклонился он на пороге комнаты.
— Кто?
— Енто… — Али скривился и дернул головой на бок.
— Что урод какой-то?
— Угу, господин.
— А почему не прогнал?
— Енто… — черкес повторил свой жест, и хозяин дома понял, что привратник не уверен в правильности такого поступка.
Видать, посетитель показался ему странным. Наверняка не попрошайка, и не опасен — иначе привратник не стал бы сомневаться. Кто-то подозрительный и странный…
— Ладно, — разрешил Кароки-мурза. — Зови.
В Крым пришла зима. Деревья стояли с голыми ветвями, с моря дул ветер, солнце словно утратило свою ласковость и только светило людям, не даруя им ни капли тепла. Вместе с зимой пришла скука. Все роды разошлись по зимним кочевьям и затаились там до весны. Никаких вестей не приходило ни с севера, ни с юга, ни с востока. И с запада, слава Аллаху, тоже.
Поначалу Кароки-мурза очень боялся, что с таким вот стуком в дверь войдет снисходительный султанский чиновник и протянет ему запечатанный свиток, завязанный сверху прочным шелковым шнурком. Он даже таился несколько недель в кочевье Алги-мурзы, прежде чем решился вернуться домой.
Но никаких гонцов из Стамбула не приплывало — и наместник успокоился. Он не очень жаждал благодарности и наград. Для начала хватало и того, что на его голову не обрушилась тяжелая кара. Мурза успокоился — и стал скучать. Может быть, его развлечет разговор с неизвестным гостем?
— Впусти, — разрешил хозяин, передвинулся немного в сторону и убрал подушки с края ковра. Там, невидимый постороннему глазу, лежал тугой султанский лук с натянутой тетивой, наперсток и несколько стрел.
Черкес ушел, но вскоре вернулся и с поклоном пропустил в любимую комнату мурзы католического монаха с глубоко надвинутым на голову капюшоном.
Кароки-мурза скривился — только религиозных диспутов ему не хватало! Мурза всегда ограничивался просто тем, что верил — и никогда не искал никаких доказательств и аргументов в пользу своей веры.
— Али! — поднял он руку.
— Вы прислали очень убедительные подарки своему господину, уважаемый Кароки-мурза, — произнес гость вкрадчивым шепотком, и сдвинул капюшон назад таким образом, что на свет появилась еле ощутимая улыбка, застывшая на тонких, бесцветных губах.
Хозяин дома остановился, заколебавшись и вдумываясь в слова, не несущие для постороннего человека никакого смысла. Потом махнул рукой:
— Ступай, Али…
Гость улыбнулся еще сильнее, и откинул капюшон на плечи. Стали видны впалые щеки, длинный острый нос и выбритая на голове тонзура.
— Что привело тебя в мой дом, неверный? — поинтересовался Кароки-мурза, пока еще опасаясь приглашать христианского монаха сесть.
— Неверный? — удивился гость. — Но разве великий пророк Мухаммед не называл нас «ахл ал-ки-таб» — держателями писания, и не завещал, что правоверный мусульманин может и должен принимать нас под свое покровительство? Ведь и мы, и вы исповедуем веру Авраамову, который является предком господа нашего Иисуса Христа, и в честь знаменательного жертвоприношения которого вы справляете свой прекрасный праздник «ид ал-адха» или курбан-байрам, принося в жертву домашний скот в память о великом деянии Авраама, которое подробно изложено в нашем священном Писании.
Гость улыбнулся, а Кароки-мурза снова задумался, в этот раз на куда большее время.
— Мне кажется, ты пытаешься меня обмануть… — наконец задумчиво произнес наместник.
— Ну что вы, уважаемый Кароки-мурза, — покачал головой монах. — Просто я хочу стать вашим другом. И для начала спросить: неужели вас так сильно смущает то, что мы поклоняемся, как Богу, вашему пророку Иса, предшественнику Мухаммеда? Ведь мы так же, как и вы признаем, что Бог един, и нет иного Бога кроме того, которого завещал нам Авраам, отец Исаака.
— Ты хочешь обратить меня в свою веру, монах?
— Нет, я всего лишь хочу, чтобы султан Селим почаще получал от своих подданных достойные подарки.
Кароки-мурза прищурился на странного гостя, поднялся, добрел до балкона и выкрикнул во двор:
— Фейха, свари нам кофе. — А потом, повернувшись к монаху, добавил: — Думаю, Милостивый не обидится, даже если я окажу гостеприимство неверному. Садись, монах. Как тебя зовут?
— Меня можно называть Франциском, уважаемый Кароки-мурза.
74 
