125 
— Ты хочешь сказать, что она просто-напросто солгала. Чтоб ей провалиться, я ее побью, я запру ее в своей спальне, я…
— Милорд, — вступил в разговор доктор Чайлдресс, касаясь рукава Колина рукой, покрытой старческими пятнами, — что здесь происходит? Выходит, графиня вовсе не больна?
— Моя жена, — проговорил Колин сквозь зубы, — притворилась больной, чтобы таким образом удалить меня из дома. Проклятие! Она что-то затеяла — но что?
Несколько мгновений он молчал, потом хлопнул себя по лбу:
— Как же я мог быть таким дураком!
Он резко повернулся и со всех ног кинулся к своему коню Гулливеру, который с довольным видом жевал белые розы, посаженные тетушкой Арлет около парадного крыльца.
Филип быстро сказал доктору:
— Боюсь, моя мачеха очень рассердила моего отца. Думаю, я должен поехать за ним, чтобы защитить ее. Извините меня, сэр.
И Филип помчался вслед за своим отцом.
Доктор Чайлдресс остался один. Он стоял и задумчиво слушал торопливые шаги мальчика, гулко стучащие по каменным плитам вестибюля. Он знал Колина с той самой минуты, как тот вышел из утробы матери. Он видел, как Колин рос и как становился высоким, стройным, гордым юношей. Его отец и старший брат всячески старались сломить его дух, но, слава Богу, у них ничего не вышло. Доктор Чайлдресс сказал, как бы размышляя вслух:
— Боюсь, эта юная леди разбудила спящего зверя.
«Разбуженный зверь» остановился на опушке елового леска, пристально глядя из-за елей на открывшийся его взору замок Сент-Монанс. Гулливер всхрапывал, и Колин, не сводя взгляда с замка, ласково погладил своего коня по шее.
— Ты у меня хороший, верно, старина Гулл? Во всяком случае, ты куда лучше, чем моя жена, которой, ей-богу, придется худо, когда я до нее доберусь. И вот еще что, — продолжал он, по-прежнему обращаясь к своему коню, — Остла нигде не видно — говорят, что он будто бы заболел и лежит в постели. По-моему, здесь что-то нечисто. А в довершение всех бед моя дура-жена имела наглость поехать верхом на Арджилле, этой норовистой скотине.
Произнося эти слова, он вздрогнул. Гулливер никак не реагировал на его слова, только мотал головой, отгоняя мух.
Жизнь в замке Сент-Монанс, похоже, шла своим чередом — нигде не было видно ничего необычного. Слуги Макферсонов занимались своими повседневными делами, нигде не было видно скопления людей, не слышалось криков — в общем, все было спокойно.
Так что же все-таки было на уме у Джоан и ее двух невесток? Что они задумали? Неужели она действительно приезжала сюда?
Понаблюдав за замком десять минут (что было довольно скучно), Колин понял, что только напрасно теряет время. Если он будет продолжать сидеть здесь как дурак, это ничего ему не даст. Но не может же он подъехать к парадным дверям замка Сент-Монанс и потребовать, чтобы ему сказали, где его жена! Страх и ярость чуть не заставили его совершить глупость.
Но где же теперь эта чертовка Джоан? И где жены ее братьев?
Он глубоко вздохнул, повернул коня и с изумлением увидел перед собой сына, который тихо, как мышь, сидел верхом на пони. Колин ничего не сказал. Он даже не слышал, как Филип подъехал к нему сзади. Надо же — так оплошать! Он досадливо покачал головой, после чего отец с сыном молча поехали обратно в замок Вир.
Колин не слишком удивился, увидев, что все три лошади возвратились в конюшню и с аппетитом поглощают овес в своих стойлах. Даже последнему дураку было бы ясно, что все три проскакали сегодня немало миль. Арджилл поднял голову и пристально посмотрел на своего хозяина, как бы говоря: «На этот раз она тебя обставила, мой дорогой».
Колин усмехнулся, но в его усмешке не было веселья. Он был разъярен. Так что же она все-таки натворила? И, черт бы ее подрал, она таки прокатилась на этом проклятом жеребце, несмотря на весь его норов.
Широко шагая, он направился к замку, в такт шагам похлопывая себя по бедру хлыстом для верховой езды.
Он не говорил никому ни слова, а когда Филип попытался ему что-то сказать, он только молча посмотрел на сына, мотнул головой и взбежал на крыльцо, перешагивая через две-три ступеньки разом.
— Не забывай, папа, — крикнул ему вслед Филип. — Не забывай, что она недавно болела!
— Прежде чем я с ней покончу, она будет молиться о том, чтобы у нее снова поднялся жар! — рявкнул Колин через плечо.
В вестибюле он заметил тетушку Арлет. Увидев выражение ярости на его лице, она улыбнулась. Было очевидно, что она горячо молится о том, чтобы он убил свою жену. Это была недурная мысль, но он бы предпочел пытки, а затем — медленное удушение. Из спальни одной из жен Шербруков вышла горничная Эмма, но, завидев графа, тут же шмыгнула обратно.
125 
