126 
— Разумное решение, — пробормотал он. Ему хотелось с шумом вломиться в спальню лэрда и заорать во все горло. Однако в последнюю минуту он заставил себя успокоиться. С этими дамами криком ничего не добьешься. Они привыкли к орущим мужчинам, так что, сколько бы он ни кричал на них, желаемого действия это не возымеет: они не попадают в обморок, не испугаются и не выложат ему, запинаясь от страха, всю правду.
Колин открыл дверь спальни медленно и тихо, хотя его пальцы едва не сводило судорогой от усилия, которое ему приходилось делать над собой, чтобы сдержать гнев. Как ни странно, он не почувствовал ни малейшего удивления, увидев, что жены его двух шуринов одеты с той же безукоризненностью, с какой светские дамы в Лондоне одеваются к чаю. Они были элегантны, свежи и прекрасны; а его жена лежала в постели с распущенными, тщательно расчесанными локонами, одетая в прелестный, украшенный кружевами пеньюар. Она выглядела очень юной, очень изысканной и невинной как агнец. В руке у нее была книга. Вид у всей троицы был самый безмятежный. Можно было бы подумать, что это светский визит, имеющий место быть где-нибудь в Лондоне, на Пэтнэм-плейс.
Ни один волосок не выбивался из причесок леди Нортклифф и миссис Шербрук. Их платья имели безупречный вид. Они смотрели на него вопрошающе и недоуменно, как бы говоря: «О Боже, сюда вошел мужчина. Как странно! Он вошел без приглашения. Что же нам с ним делать?»
Синджен заговорила первой, и ее голос был исполнен той же прелести и невинности, что и ее лживое лицо.
— Ах, Колин, я так рада, что ты вернулся. Прости меня, пожалуйста, за то, что я без нужды послала тебя за доктором Чайлдрессом, но все дело в том, что, как только ты ушел, я сразу же почувствовала себя намного лучше. Странно, не правда ли? Я звала тебя обратно, но ты ушел слишком быстро. Теперь мне уже совсем хорошо, как ты и сам видишь. Разве ты не рад?
— Что я вижу, — спокойно сказал Колин, входя в комнату, — так это превосходно поставленную мизансцену. Бог ты мой, да она сделала бы честь любому театру на Друри-лейн. Надо отдать вам троим должное — вы были великолепны. Я всегда знал, какая Джоан шустрая — она способна в два счета проворачивать самые что ни на есть заковыристые дела, взять хотя бы наш с ней побег в Шотландию, — а теперь я вижу, что и вы двое ни в чем ей не уступите. Даже цвета ваших платьев и ее пеньюара и те отлично сочетаются друг с другом. Замечательно, великолепно! Я вам аплодирую.
Синджен ничего не сказала. Ее невестки тоже молчали. На их лицах застыли любезные улыбки, руки были спокойно сложены на коленях.
Колин подошел к Синджен, присел на край кровати и, подняв руку, легко провел кончиками пальцев по ее щеке. Она вдруг покраснела, как румяное яблоко. Колин был охвачен такой яростью, что ему хотелось задушить ее. Он невольно бросил оценивающий взгляд на ее белую шею. Какие красивые у нее волосы, такие мягкие, густые, кудрявые. Он пропустил между пальцами несколько светлых прядей. И продолжал сидеть молча, не говоря ни слова, только глядя на нее и касаясь рукой ее лица и волос.
Синджен думала, что он ворвется в их спальню и будет кричать и неистовствовать. Но он этого не сделал, и ее уверенность в себе несколько поколебалась. Она ждала, продолжая хранить молчание; в любом случае в голове у нее не было ни единого подходящего слова.
— Как прелестно ты выглядишь, — сказал он, помолчав еще несколько секунд. — Прелестная, опрятная и чистенькая, и странное дело: от тебя нисколько не пахнет лошадьми.
— Мы катались верхом очень недолго. Я быстро почувствовала усталость.
— Ну разумеется, как я не подумал! Бедняжка моя, ты уверена, что тебе и впрямь стало лучше? Я могу не опасаться нового возврата твоего недуга?
— О нет, Колин, я чувствую себя превосходно. Как ты добр, что так беспокоишься обо мне.
— О да, я очень добр. Собственно, я хочу от тебя, Джоан, только одного — чтобы ты сейчас же, сию же минуту сказала мне правду. Если ты солжешь, я это сразу пойму и тогда я накажу тебя.
— Накажешь меня? Право же, сэр, такая угроза недостойна цивилизованного человека.
— В данный момент я вовсе не чувствую себя цивилизованным человеком. Я чувствую себя дикарем, настоящим дикарем. Говори, Джоан. Сию же минуту.
Голос у него был такой тихий, ровный, спокойный, но его слова… О Господи, да что его бояться, ведь не может же он быть опаснее, чем Райдер или Дуглас, когда они в гневе… Или все-таки может?
126 
